Необычайно одаренный, упрямый, честолюбивый, деятельный, увлекающийся политикой, вспыльчивый, Уильям не пожелал подчинять свою жизнь протестантским ограничениям Новой Англии. В жажде нового, вечно в поисках, метаниях, он стремился переупрямить судьбу. Яростный борец с ханжеством, Уильям Фрост отказывался ходить в церковь, издевался над всяческими «предрассудками» и суеверием. Может, именно от него унаследовал будущий поэт тот внутренний разлад, что заставляет искать все новые пути для самопознания? Если снисходительная мать во всем потакала мальчику, отец, в противовес Изабел, третировал маленького Роберта, наводя на него ужас. Не прощая ему ни малейшей слабости, Уильям хотел сделать из сына спортсмена, таскал за собой повсюду, заставлял плавать, учил быть «мужчиной». Неизлечимо по тем временам больной, он не желал мириться с этой «слабостью», совершая атлетические заплывы в заливе Сан-Франциско. Маленький Роберт потерянно бродил по берегу, никогда не зная, вернется ли отец обратно из очередного «заплыва». На берегу ждала спасительная бутылка виски – Уильям верил, что спиртное оказывает лекарственное действие, «очищая» организм от чахотки. Они также ходили на бойню, где отец в целебных целях пил бычью кровь. Заплывы перемежались запоями.
Робби знали во всех салунах, где отец проводил большую часть дня. Не раз, засыпая в хмельном ступоре, Уильям заставлял мальчика ложиться с ним рядом на кушетку. Проваливался в сон, сжимая его в пьяных объятиях. Бедный Робби цепенел, боясь даже шевельнутся. Так прошли первые десять лет жизни Роберта – эксцентричная легкомысленность матери, навязчивая боязнь очередной блажи отца, нехватка денег… Для его младшей сестры Джинни это обернулось повышенной нервозностью и последующим психическим заболеванием, которое можно отчасти объяснить ранними страхами, вызванными родительским своенравием и непредсказуемостью того, что происходило в этом доме.
Уильям Прескотт Фрост-младший умер 5 мая 1885 года, когда Роберту было одиннадцать лет от роду.
2
Какие замечательные составляющие! Если бы некий режиссер вознамерился создать образ мрачного певца Новой Англии, кто мог бы представить более подходящую личность? Сын Уильяма-младшего, деспотичного, своенравного, любителя виски, картежника, и мечтательной, фанатично преданной постоянно меняющимся верованиям, экзальтированной Изабел. Болезненный, пугливый, а помимо этого крайне упрямый, он отказывался ходить в школу, не умея подчиняться чужим правилам. «Меня воспитали сведенборгианистом. Я уже не сведенборгианист, – писал Роберт Фрост в 1923 году. – Но… я мистик. Я верю в символы. Я верю в перемены, в переменчивые символы».
Юный Фрост стал поэтом прежде, чем ему довелось стать мужем, а затем отцом. Впрочем, говорят, что поэтами рождаются. Может, то был аванс, предложенный ему судьбой? Как заранее подброшенный спасательный круг – подачка в виде неразменной монеты таланта: умение выписать из себя, выразить, обмануть смерть, убежать от жизни.
А вслед за тем – вновь вечная нехватка денег, потери, смерть троих детей, сокрушенное сердце. Но… Несломленный дух?!
Любил ли он жену? Был ли привлекательным мужчиной? Благодаря Томпсону, официальному биографу Фроста, американская публика видит поэта «злобным старым хрычем». На самом же деле Роберт был хорош собой. Энергичный, полный жизни. Мы привыкли видеть его на старых черно-белых фотографиях. Но в ранних изданиях на портретах – лицо юноши, почти мальчика, с вьющимся чубом. Чем-то он напоминает Есенина. Задумчивые глаза, устремленные – нет, не вдаль, на читателя.
Жена его, Элинор, подобно матери поэта, болезненная, подверженная депрессиям женщина. Был ли он счастлив с ней? Каким был? Кем он был? Романтическим поэтом? Подобно отцу, упрямым, настойчивым, несговорчивым самодуром? Меж строк стихов сквозит лишь медленная мысль фермера-философа, отнюдь не романтика… Сдержанность человека Новой Англии. Зажатость, затаенность. Где эротизм, страсть? Где желание, вожделение? Где жизнь?
3
Представляется, что где-нибудь сохранилась ветхая тетрадь в твердом, взлохмаченном на углах переплете. Неизданные строчки. Пестрящие помарками, изжелта-серые бумажные листы. Рука поэта-фермера – корявые, неторопливые знаки, въевшиеся в страницы, застывшие во времени. Ненайденные. Утраченные, просочившиеся сквозь плотные археологические сита архивных крыс. Найти и отобрать у времени, если не у вечности. Вытащить из неизвестности свое имя. Вписать в историю.