— Кхм… — сломалась вслед за ней вторая покупательница. Господин Клаэс оказался крепче всех, как и подобает мелкому лавочнику, для которого каждый посетитель — благодетель и враг одновременно. Я решила, что выдержала паузу достаточно:
— Во-первых, я не замужем. Во-вторых, туманница — тоже. Она — вдова: обручальный браслет на левой руке, а не на правой. И, разумеется, не забудем о траурном платье. Платье почти новое, значит — овдовела недавно. Из кармана торчит погремушка, на подоле платья — свежее пятно от каши-размазни, значит — есть ребенок, и он еще маленький. Явилась сюда за крупой, значит — каша погибла, надо срочно варить новую. Живет на левом берегу Бергезе, а не на правом, как большинство эмигрантов, пансионов у нас здесь нет, значит — остановилась у родственников. Побежала в следующую лавку, очертя голову, значит — маленький ребенок остался дома без присмотра. Один и голодный, — я сделала еще паузу, короткую, для драматизма. — Значит, не смотря на то, что родственники пустили ее пожить, по большому счету им на нее плевать. Вопросы?
Сын господина Клаэса выдавил что-то невнятно-восторженное. Я же мысленно попросила прощения у своего литературного кумира: пафосные рассуждения детектива-самоучки хромали на обе ноги.
— Так что будете брать, голубушка? — испорченной говорящей игрушкой обратился лавочник к даме-троллю. Глаза у лавочника были подстать голосу — остекленевшие.
— Забыла, чего хотела, — вздохнула та и пошла к двери. — Понаехали же, — грустно проворчала она, обернувшись на пороге.
— Вот помяните мое слово!.. — фыркнула вторая женщина и хлопнула на прощанье дверью.
— Чем могу служить, госпожа Ронда? — проскрипел бакалейщик.
Мне пришлось дважды повторить заказ, прежде чем он уложился у лавочника в голове.
— Что-нибудь еще? — скрип игрушки сменился тоном человека, который жаждал выбраться из кошмарного сна.
— Нет, благодарю вас. Я просила две ложки крахмала, а вы насыпали четыре. Скажите, сколько мне доплатить?
— Подарок постоянному покупателю! — взвыл господин Клаэс. Его сын сорвался с подоконника и распахнул передо мной дверь:
— Донести покупки, барышня Ронда? Бесплатно! — добавил он, вложив в последнее слово столько страсти, словно пообещал: "Вот ужо я на вас женюсь, лишь подождите лет десять!"
— Не тяжелые, — я показала мальчишке крошечный пакетик. — Может быть, в другой раз.
Пятно на приглашении сдалось без боя. Я сочла это добрым знаком и воодушевленно принялась готовиться к собеседованию. Утром назначенного дня воодушевление пошло на убыль: Сущее явно решило послать мне десяток-другой испытаний. На лучшей блузке обнаружился след утюга — что ж, застегну жакет на все пуговицы, не растаю. У любимых туфель отвалился каблук — за ночь? как?! кто?.. что ж, надену нелюбимые, я не на бал иду. Гребень сломался в волосах… Ох, а вот это больно! Что ж, никаких сложных причесок, волосы — в узел, и дело с концом. Теперь отыскать бы шпильки… Как они оказались в кухонном столе?! Ладно, время не ждет, пора бежать.
На третьем этаже крючки корсета решили, что испытаний было недостаточно.
— За что?! — простонала я вслух. Корсет — это не туфли, и не шпильки, с ним так просто не справишься. — Зачем вообще я его нацепила, на кой черт младшему клерку безупречная осанка?!
Дверь одной из квартир приоткрылась. Выглянула миловидная горничная в белом фартуке.
— Доброго утречка, барышня Ронда. Хозяйка спрашивает, что у вас приключилось? Второй день будто воюете с кем-то.
Проклятье! И еще много-много проклятий, а так же рухнувшая полка. Все это, разумеется, слышала моя нижняя соседка, дама Элла-Кармила Шульц Руссель Де Смет — самая состоятельная особа в доме. Только ссоры с ней мне и не доставало.
Прежде чем я придумала, что ответить, дверь распахнулась и появилась соседка собственной персоной — в лилово-розовом пеньюаре с таким количеством кружевных рюшечек, что мне стало обидно за родную страну. Ландрию называют родиной кружев, и подобной рекламы они не заслужили. Хотя шлейфу фамилий, доставшихся соседке от бесчисленных супругов, наряд, пожалуй, подходил. Как и макияж, абсолютно не соответствующий возрасту. Дама Элла-Кармила окинула меня придирчивым взглядом — не заметить вставший горбом корсет было трудно — и скептически хмыкнула:
— Ну-ка, входите, милочка! Будем спасать положение.
Спустя всего пять, от силы — семь минут мой костюм снова был безупречен, а сама я едва не заработала косоглазие. Очень неловко было смотреть в лицо человеку, о котором столь опрометчиво судила по одежде и внешности.