Так что я стану Максом, который чувствует вину и стыд; парнем, который сожалеет о своих решениях, даже если я и планирую повторить это все снова.
Потому что выбор сделан за меня очень давно, и в моем мире нет места для чувства вины.
Зайдя в комнату во вторник вечером, я ожидал, что это будет чертовым издевательством, чем оно, собственно, и было.
Но я совершенно не ожидал увидеть девушку с длинными светлыми волосами и взглядом, прожигающим меня насквозь. Она выбила меня из колеи, вынудив пытаться найти точку опоры.
Меня тянуло к ней. Я ничего не мог с этим поделать. Некоторые вещи было невозможно игнорировать — например, то, как мой член дернулся в штанах, пока я смотрел на ее длинные ноги.
Я хватил через край. Я знаю, как сказать и как сделать то, что необходимо, чтобы получить желаемое.
Только у меня сложилось отчетливое впечатление, что она не повелась на мои слова. И я не уверен, что, черт возьми, собираюсь с этим делать. Все спуталось в моей голове, и я разозлился.
Но это так же сделало меня решительным.
И понимает она это или нет, но ее недоверие единственная мотивация, которая мне нужна.
Так что пока я наблюдал за тем, как она следит за мной, я решил, может быть, эта группа поддержки будет и в половину не так плоха.
Глава 5
Обри
— Ты собираешься отвечать? — спросил Брукс, развалившись на моем диване, где он изображал бездельника и любителя попить пивка.
Мой телефон, непрерывно вибрируя, перемещался по кофейному столику. Уже три часа мы занимались еженедельной зубрежкой. Я пыталась подготовиться к экзамену по возрастной психологии, пока Брукс отлично притворялся, что пишет работу по поведенческой генетике.
Мы с Бруксом оба довольно серьезно относимся к нашим курсовым работам, хотя, возможно, иногда я уделяю им немного больше внимания, чем Брукс.
Я не заметила, что мой телефон сходил с ума последние десять минут. Брукс перегнулся через кофейный столик и щелкнул пальцами в дюйме от моего носа.
Я сердито посмотрела на него и оттолкнула его руку.
— Перестань! — проворчала я, переворачивая страницу учебника, уже заинтересованная тем, как дети овладевают языком. Увлекательный материал.
— Ответь или выключи его, Обри, иначе я выкину его в окно, — пригрозил Брукс. Я удивленно ухмыльнулась, слишком хорошо зная его рявканье. Брукс казался пьяным. Волосы торчали торчком, а в глазах застыло затравленное выражение.
— Хорошо, хорошо. Успокойся, мальчик, — пошутила я, хватая телефон прямо перед тем, как он упал на пол.
— Привет? — произнесла я, не потрудившись проверить номер. Глупая Обри! Я должна была усвоить к этому моменту, что надо всегда проверять, кто звонит.
— Бри. Наконец-то! Я уже больше часа пытаюсь до тебя дозвониться! — отчитала меня мама. Я мгновенно ощутила раздражение. Не только из-за осуждающей интонации в голосе моей матери, но и из-за того, что она использовала это прозвище.
Это прозвище должно было быть похоронено вместе с человеком, который дал мне его. Но мама продолжала его использовать, и я должна мириться с болью, во всех ее проявлениях, которую оно причиняет каждый раз, когда я слышу его.
— Извини, мам. Звук был выключен. Что я могу сделать для тебя? — спросила я, отказавшись поддерживать видимость вежливой болтовни и предпочитая сразу перейти к делу.
Я 4 месяца не разговаривала с родителями. Мы пришли к соглашению оставить друг друга в покое, общаясь только при необходимости.
Я не возвращалась домой в Северную Каролину два года. Она перестала быть мне домом после того, как умерла Джейми.
— Это смешно. Что если что-нибудь случится? Никто не сможет связаться с тобой! — сделала мне выговор мама, делая мне еще больнее. Ее голос звучал озабоченно, но первое впечатление обманчиво.
— Извини, мам, — повторила я. Но извинение никогда не возместит урон последних трех лет.
Мама раздраженно фыркнула, очевидно, чувствуя свое право негодовать. Мама хорошо несла свой мученический крест. Она была самоотверженной матерью неблагодарной семьи.
Меня от всего этого тошнило.
— Ты должна вернуться домой, — сказала мама без дальнейшей преамбулы.