– Я хочу доверять вам.
– Полагаю, это только начало.
Джеймс принялся массировать напряженные мышцы ее плеч, и Лизетт почувствовала, как тает под его сильными пальцами. Разум ее еще цеплялся за страх, внутренний голос нашептывал: «Убегай». Но тело ее, предательское тело, млело от его прикосновений. Назвать этот телесный контакт неприятным у нее не повернулся бы язык.
– Я никогда никому не доверяла, – призналась она.
– Никогда?
Лизетт усмехнулась:
– Насколько себя помню. Вы не хотите послушать историю моей жизни? Она прискорбно короткая, но зато правдивая.
Эдвард поцеловал ее в кончик носа.
– Я с удовольствием воспользуюсь возможностью услышать любую правдивую историю, имеющую к вам отношение, тем более из ваших уст. Но я буду вам весьма признателен, если вы вернетесь в кровать и выпьете немного говяжьего бульона.
– Как пожелаете.
У Лизетт дрогнули губы – так потрясла ее забота Эдварда о ее благополучии.
Подтолкнув ее к кровати чуть пониже спины, Эдвард уложил ее в постель.
Лизетт сама удивилась тому, что она не заподозрила в его действиях никаких скрытых мотивов. И его улыбка утвердила ее в мысли, что уступка Эдварду того стоила.
Маргарита уже легла в постель и уже засыпала, когда громкий мужской голос в будуаре, смежном с ее спальней, разбудил ее. Она села в постели, откинула одеяло и набросила халат. Встав с постели, Маргарита подбежала к двери и, распахнув ее, лицом к лицу столкнулась с собственным мужем.
Де Гренье, в запыленной с дороги одежде и усталый, при виде жены просветлел лицом. Из-за спины его выглядывала горничная Сели. Она держала в руках его шляпу и трость.
– Сегодня вечером я приехал в Париж, увидел оставленную тобой записку, – сказал он, – и прямиком поехал к тебе.
– Ты можешь идти, – сказала Маргарита, обращаясь к служанке.
Взяв мужа под руку, она проводила его в спальню. Закрывая за ними дверь, Маргарита мельком отметила недовольную мину на лице служанки. Сели вечно выглядела недовольной, когда де Гренье и Маргарита оставались наедине. Маргарита объясняла это тем, что Сели служила при ней с тех пор, как Маргарита еще была с Сен-Мартеном. Слуги привязываются к своим хозяевам, и де Гренье она, наверное, так и не смогла полюбить.
– Почему ты здесь, в Париже? – спросил он и, подойдя к камину, протянул руки к огню.
– Мне многое нужно тебе рассказать, – с волнением в голосе ответила Маргарита. – С тех пор как мы виделись в последний раз, очень много всего произошло.
Брак их был, если можно так выразиться, браком заочным, поскольку де Гренье чаще бывал в отъезде, чем дома. И даже когда он находился дома, большую часть времени он проводил у себя в кабинете, работая над стратегией и тактикой дипломатических отношений, существовавших между Францией и Польшей. Но в том, что они так мало времени проводили вместе, была и ее вина. Сердце Маргариты навеки было отдано другому мужчине, и она не стремилась быть к мужу ближе, чем того требовали формальности.
– Может, стоит поехать в наш дом? – предложил де Гренье.
– На переезд уйдут часы, а у нас мало времени. Честно говоря, я думала, что сойду с ума, дожидаясь тебя.
Де Гренье кивнул, снял камзол и остался в одной рубашке и жилете. Он был моложе Сен-Мартена на десять лет, и сейчас находился в самом расцвете лет – отлично сложенный, сильный, с густой темной шевелюрой без намека на седину. Женщины его обожали и льнули к нему, но чаще всего он был слишком занят, чтобы обращать на них внимание.
Де Гренье опустился в кресло-качалку и снял обувь.
– Я весь внимание, мадам.
Маргарита кивнула, сцепила руки за спиной и начала пересказывать мужу события последней недели. Она возбужденно ходила по комнате, но речь ее была вразумительной и внятной. В этой истории была важна каждая деталь, и неверно сказанное слово могло создать у де Гренье превратное представление о том, что случилось.
– И ты веришь этому человеку? Этому Куинну? – спросил де Гренье, когда Маргарита закончила говорить. – Ты видела тело Лизетт собственными глазами, Маргарита. Как эта женщина может быть нашей дочерью?
– Я не знаю. Если честно, я совершенно запуталась.
– Что я должен, по-твоему, сделать? – Он встал и, подойдя к ней, взял ее за руки. Взгляд у него был прямой и ясный, но между бровями пролегла угрюмая складка.
– Что ты думаешь насчет того, что Куинн рассказал, об Эспри? – спросила Маргарита. – В этом что-то есть?
Де Гренье глубоко вздохнул и покачал головой.
– Ты спрашиваешь меня, имеет ли Сен-Мартен какое-то отношение ко всему этому? Понятия не имею. Слишком много вопросов остаются без ответа. Что произошло с Эспри? Какая роль отводится Дежардану?
– Я ненавижу этого человека. Презираю его, – сквозь зубы процедила Маргарита. – Меня пугает то, как сильно я желаю ему зла.
Де Гренье прикоснулся губами к ее лбу.
– Я завтра навещу Куинна и попробую сам оценить меру его искренности.
– Спасибо. – Маргарита подняла на мужа глаза, исполненная благодарности. Всякий раз, когда в ее жизни случалась беда, де Гренье оказывался рядом, предлагая поддержку и сочувствие.
Рука его скользнула по ее плечу вниз, накрыла не стесненную корсетом грудь. Маргарита резко задержала дыхание от неожиданности, удивленная и несколько испуганная внезапностью его наступления. Де Гренье скользнул подушечкой большого пальца по соску, затем вокруг него, заставив его отвердеть и восстать.
– Уже поздно, – пробормотал он, наблюдая за реакцией жены из-под полуопущенных век. – Давай ляжем спать здесь. Утром я отвезу вас с Линетт домой, и мы подумаем, как решить проблему.
Маргарита кивнула. Как обычно непрошеные, накатили на нее воспоминания о Филиппе, и живот сжал спазм. Маргарита постаралась затолкать поглубже чувство вины и легла в постель с мужем.
Лизетт сбила снег с каблучков своих сапожек перед тем, как войти в их дом. Бегом она помчалась наверх, в свою комнату.
Как всегда, Линетт взяла легкую муфточку, когда на улице трещал мороз, и теперь пришлось возвращаться, чтобы принести ей другую, подбитую мехом. Линетт постоянно жаловалась на то, какие в Польше холодные зимы, и все потому, что, пожалуй, ни разу не вышла из дома зимой, одевшись по погоде.
Но Линетт была такой, как была, и Лизетт все равно ее любила. Сестра ее была беззаботной и резвой, такой кокетливой. Мужчины вились возле нее стаями, восхищаясь ее красотой. И хотя они с Линетт были похожи как две капли воды, Лизетт не могла похвастать таким же обилием кавалеров. И еще ее сестра была не из тех, кто жалуется, пострадав от отсутствия предусмотрительности. Линетт вела себя так, словно все у нее в порядке, но Лизетт заметила, что сестра дрожит от холода, и решила исправить положение.
Сегодня они отправились с матерью посмотреть на зимний сад графини Федозы. Народу там было немного: всего несколько живущих поблизости семей, которых вот уже несколько дней не прекращающийся снегопад лишил возможности выезжать в столицу с ее более изысканными развлечениями. Сейчас все гуляли по расчищенным тропинкам, любуясь покрытыми снегом деревьями.
Пробежав по галерее, Лизетт вошла в спальню Линетт и, схватив муфту сестры, побежала вниз.
Лизетт пробегала мимо комнаты матери, когда вдруг споткнулась, и, быстро взглянув на свои ботинки, увидела, что шнурок на одном из них развязался.
Лизетт присела на ковровой дорожке, чтобы завязать шнурок, а муфту положила рядом на пол. И вдруг она услышала голоса: мужской и женский, доносившиеся из комнаты ее матери. Дверь в комнату матери осталась приоткрытой.