Когда мужчина договорил, я поморщилась от усилившейся боли в груди. Дыхание на мгновение спёрло, отчего я наклонилась вперёд, пытаясь сделать вдох, прикрыв рот ладонью. Но это состояние пропало так же быстро, как и появилось, словно ничего и не было.
— Ч-что это значит?
— Это значит, что мы приняли тебя. Ты не замена Агелии, но ты отныне также являешься частью нашей семьи. Носи с гордостью наше имя и не забывай, что означает наш род изначальный.
— Д-да, я п-поняла, благодарю, — прошептала я, пытаясь встать ровно.
— Не стоит, со временем раны зарубцуются, однако потребуется время. Гели, с тобой в этом мире также обошлись жестоко и несправедливо. Я понимаю, что тебя выдернули из другого мира, но надеюсь, ты решишь остаться рядом и направлять свою младшую сестру, где мы не в силах это сделать.
— Амелию я не оставлю…
— Я рад, пойдём, твои подопечные уже ждут, — сказал он и направился к двери, но потом слегка обернулся. — Ты уверена в своём решении?
— Да, оно неизменно.
— Хорошо, пусть так, — тихо произнёс мужчина.
Когда мы пришли к рабам, они уже стояли на коленях. Все рабы были уже зафиксированы артефактами, но никто даже не пытался сопротивляться. Я мысленно порадовалась той картине, что мне открылась, ведь все были в удовлетворительном состоянии, как душевном, так и физическом. Некоторые даже смотрели на нас с неким благоговением, отчего я была немного шокирована.
— Ты знаешь, что нужно делать? — уточнил отец, не мигая глядя на одного конкретного мужчину, сидевшего немного поодаль.
Я перевела взгляд туда, куда смотрел отец, и увидела метаморфа. Как бы чего не учудил этот экземпляр…
Они не сводили друг с друга глаз, словно играли в гляделки и старались одержать некую победу. М-да, ладно, лезть в мужские дела — себе дороже.
В какой-то момент Ноиль заметил, что я смотрю на него, и одарил меня многообещающим взглядом. Ох, уж эти полунамёки, полувзгляды, в страшном сне привидятся. Его мотивы до сих пор тайна, покрытая мраком. Я же вроде точку поставила, а тут, похоже, многоточие, у мужчины так вообще осталась запятая…
Ой, чую, не к добру всё это, божья тварь под плинтусом, как знала, надо было дихлофосом его! Вот бы разойтись по дальним берегам и более не знать друг друга, ага…
— Д-да, — проговорила я, слегка поморщившись от этой картины. — Но… Мне произносить наречённое имя?
— Именно, иначе магия не ответит на твой зов.
Я быстро кивнула и подошла к одному из рабов, к тому самому эльфенку, которого впервые увидела в комнате ожидания. Он остался таким же хрупким и нежным мальчишкой, но сейчас был полностью здоровым с сияющей улыбкой.
— Потерпи, — прошептала я и взяла его за руку, на которой была рабская печать. Положив свою ладонь на пентаграмму, я также тихо произнесла заученные до дыр фразы: — Дарую свободу, от уз освобождение, печать я снимаю, и отныне, Амаэль, ты не связан оковами с Агелией-Ангелиной, хозяйкой твоей. Твой долг выплачен, и бремя разрушено, ты волен в судьбе, и отныне имя твоё принадлежит только тебе.
Во время моих слов паренёк начал стонать, из его горла вырывался надсадный хрип. Он будто задыхался, но раз за разом пытался открыть рот, чтобы вдохнуть живительный глоток воздуха. Его глаза периодически закатывались, а тело сотрясала судорога, отчего он пытался выгнуться, но магические кандалы ему этого не позволяли, плотно зафиксировав.
Я поначалу перепугалась, что что-то идёт не так, но отец прошептал мне, чтобы я продолжала. Это означало, что всё идёт по плану. М-даа, наставник немного приукрасил, сказав «небольшой дискомфорт». Да он сейчас потеряет сознание, очешуеть!
Однако, закончив с одним, я тут же переходила к другому, мысленно подгоняя себя и успокаивая. Я проходила мимо каждого и каждому даровала свободу, невзирая на его поступки. Это была скорее гордыня и желание сдержать своё обещание во что бы то ни стало.
Я смогла слегка отрешиться и оставаться хладнокровной. Мне было искренне жаль рабов, которые испытывали такую боль в этот момент, ведь это воистину радостное событие — они получили свободу! Однако с теми, кто виновен, я чувствовала только внутреннее раздражение и даже безразличие. Мне было глубоко фиолетово, что они сейчас чувствуют.
Я ненадолго остановилась и пристально посмотрела на одного раба. С ним я поступила иначе, хотя он и был виновен. Я осведомлена, как он со мной поступил, знаю, что травил моё сознание. Всё я понимаю, но не могу иначе.
Мне стало его чисто по-человечески жаль. Видимо, эта черта до сих пор осталась, окончательно не смогла очерстветь. Я с досадой укорила себя: «Не быть мне жабенью, даже в этом мире, и даже после всего, что произошло, увы…»