— Ладно, давай-ка ты зайдёшь внутрь и всё по порядку расскажешь, — наконец сказала она. Воин кивнул. Он встал, целительница тоже, и, пройдя в сумраке несколько шагов бок о бок, они наконец разделились: бок Цветинки медленно отдалился, но сама кошка оставалась рядом серым силуэтом. Но вот показался свет — из отверстий в пещерку проникали солнечные лучи, принося с собой даже немного уличного тепла. Здесь была и Мышеуска, и Осеннецветик, и Уткохвост. Правда, последние двое мирно спали в дальнем углу, но это не означало, что они не могли проснуться в любой момент. Сумрачная обернулась на звук шагов и коротко кивнула ученице и воителю.
— Ну так что там произошло? — спросила Цветинка и села у каменной стены, парой хлопков лапой приглашая кота сделать то же самое. Он заметил, как Мышеуска насторожила уши, но и не собирался при ней рассказывать какие-либо секреты. Он просто сел на том расстоянии, на котором могло бы показаться, что он не имеет ничего общего с ученицей целительницы, и прислонился к холодной тверди. Крылатый пару секунд перебирал в голове события и размышления, наблюдая, как кружится в солнечном столбе пыль от лекарственных трав. Серая, слегка зеленоватая масса танцевала свой особенный вальс, не поддающийся разуму кота.
— Крикливого убили, — наконец сказал он: слова упали на пол каплей дождя и отразились от стен. По тому, как исказилась мордочка любимой, он понял, что следовало бы подать новость не так резко. В конце концов, старик был дядей Сизокрылой и родственником Цветинки, к тому же, любимцем многих выросших под его рассказы Ветряных. Крылатый скорее заговорил, стараясь подавить собственную эмоцию. — У них с одним из бродяг вышло… недопонимание. И Крикливый наорал на Иву, сказал много оскорбительных вещей… В общем, она его и… Вот так вот.
На несколько секунд между ними повисло молчание. Крылатый почти ощущал горечь на языке, терпкую, тяжёлую.
— К-крикливый совсем не понимает… не понимал, что делает, так ведь? — прошептала кошка, и Крылатый едва не прижал её к себе, чтобы успокоить дрожь в белых лапках. Он подумал, что Цветинка сейчас заплачет, возможно, разозлится, что он ничего не сделал, как должен был. Он внутренне готовился к тому, что должен был тогда ответить.
«Прости. Я снова подвёл всех остальных. Я мог бы его спасти, но не сделал этого из своей тупой осторожности», — вот что он мог бы сказать, но Цветинка не стала упрекать его. Она даже не стала устраивать сцен или начинать скорбеть, как сделало бы большинство кошек в племени Ветра. Она лишь глубоко, с чувством вдохнула и коротко выдохнула, возвращая самообладание. Её изумрудные глаза посмотрели чуть более сухо, грустно, но без злости.
— Могу понять, почему ты такой взволнованный, — сказала она спокойно. — Я думаю, стоило бы подготовить Крикливого к бдению. Даже живя с бродягами, мы не должны становиться ими.
— Я займусь этим, — Мышеуска неожиданно коснулась тонким хвостом плеча ученицы, и та вздрогнула. — У нас достаточно душистых трав. Не думаю, что тебе стоит часто появляться в лагере. Присмотри лучше за больными.
— Хорошо, — Цветинка благодарно склонила голову, а серая целительница уже выбирала из кучек трав несколько нужных. Крылатый узнал пахучую мяту, лаванду и ещё какие-то листки, которые он видел раньше. Мышеуска взяла всего понемногу и выскользнула наружу, оставляя шлейф ароматов. Воцарилась тишина, нарушаемая только дыханием мирно спящих пациентов. Крылатый помялся немного: хотелось сменить тему. В принципе, основное он уже рассказал.
— Как они? — наугад ляпнул кот то, что пришло в голову. Он постарался внимательнее присмотреться к Осеннецветик, но в том углу свернулась темнота, и он не мог увидеть ничего точно, кроме очертаний котов. Уткохвост лежал, выставив вперёд больную лапу, и посапывал: он ткнулся носом в собственную шерсть на хвосте, немного поворчал и продолжил сопеть. Цветинка ответила не сразу.
— У Уткохвоста никаких изменений. Боюсь, их и не будет. Он приноравливается жить с тремя лапами, и, похоже, сам уже понимает, что четвёртая срастается неправильно. Я ощупывала его кости недавно — там искривление, и он вряд ли сможет нормально опираться на эту ногу, — проговорила она сухим, странным тоном, каким обычно разговаривала её наставница. — У Осеннецветик всё лучше. Её рана на шее затягивается, но она постоянно ворочается и двигается, из-за чего рана открывается снова. Я стараюсь держать её здесь. Так безопаснее.
— Ты волнуешься, — Крылатый метнул взгляд в сторону входа ещё раз, как всегда, когда собирался приблизиться к подруге. После шагнул к ней и позволил зарыться в шерсть на своей груди. Кошка выдохнула, и то место, куда уткнулся её влажный носик, потеплело.
— Я не должна. Я должна лечить их, давать встать на ноги — а потом отпускать. Как я смогу хорошо заботиться о пациентах, если буду постоянно тревожиться и переживать из-за них? Может, я вообще плохая целительница?
— Ни в коем случае, — Крылатый положил подбородок ей на голову, пытаясь хоть как-то дать понять: она не одна, и он понимает её. — Ты отличная целительница. Не только я так считаю, но и все остальные тоже. Нет ничего плохого в том, чтобы волноваться за жизни соплеменников.
— Которые всё равно ломаются, — закончила она и то ли усмехнулась, то ли фыркнула, отстраняясь. — Крылатый, знал бы ты, как сложно видеть всё это! На фоне бродяг и всего остального мои переживания вообще ничего не стоят, и даже наша… наши нарушения закона… уже не имеют значения, хоть бы мы даже объявили об этом на всё племя.
— Может быть, и так, но это важно для нас самих, — кот отвёл взгляд. Ему всегда было немного неудобно разговаривать откровенно, так, чтобы донести все свои чувства до Цветинки, но он пытался. — Что бы ни происходило, не надо отчаиваться. Я всё равно буду рядом, буду… — он набрал воздуха, — буду любить тебя.
Этот тихий, интимный разговор в тесной пещере, заваленной мхом и травами, мог бы завершиться так же. Спящие продолжали спать, говорящие — разговаривать, после чего всё бы плавно сошло на нет. Крылатый надеялся на такой исход, но просочившийся в целительскую запах мгновенно разрушил всю атмосферу, и спокойствие сперва пошатнулось, а после и вовсе пошло кувырком. Цветинка тоже почуяла этот дух: она вытянулась в струнку, смотря на вход, откуда через секунду появились трое. Не племенные.
— Здравствуйте, — первый из вошедших, полосатый высокий кот, слегка раскланялся. У Крылатого невольно приподнялась вдоль хребта шерсть, но он старался не подавать признаков недовольства, лишь изучил взглядом всех троих. Из них он знал лишь одну — Жар, маленькую на вид бродяжку с коричнево-золотистой шерстью, которая начала как ни в чём не бывало оглядываться. Крылатый переглянулся с Цветинкой: воздух в пещере стремительно начал накаляться, несмотря на только что царившее умиротворение. Кошка смотрела на него с сожалением и страхом, но не отступила ни на шаг. Оба вновь повернулись к непрошеным гостям, а позади, где располагались подстилки, послышалось шуршание. Вторая бродяга, палевая с белыми пятнами кошка, посмотрела сперва на воина, затем на ученицу.
— Так вот как выглядят великие целители племени Ветра, — фыркнула она, не скрывая презрения. Крылатому захотелось дать ей по морде — не за слова, а за брошенный на Цветинку, как на крысу, брезгливый взгляд и откровенно хамскую позу этой бродяги. Она же, не обращая внимания на него, плюхнулась на земляной пол, окончательно разрушив очарование тихой целительской. Она протянула, посмотрев на полосатого: — Антонио, мне кажется, коты измельчали.
— Вам чем-то помочь? — Крылатый удивлённо скосил взгляд на заговорившую Цветинку. Та держалась прямо, как обычно Мышеуска, а от её открытой уязвимости и душевности почти ничего не осталось — только стойкая, сухая оболочка. Он чувствовал нутром, что подруга далеко не так невозмутима, как пытается себя показать.