Я уже сказала достаточно, и я изучала его. Оценивала его реакцию.
Он не выглядел испуганным.
Почему он не выглядел испуганным?
— Хочешь знать, какой у меня диагноз?
Он наклонился вперед, опираясь локтями на стол.
— Зачем ты это делаешь? Рассказываешь мне все это?
Я тоже наклонилась вперед.
— Спасаю тебя. — Мой взгляд метнулся к двери. — Уходи. Беги. Уезжай.
Он прищурился и откинулся назад, но не двинулся с места.
Почему он не двигался?
— Я увидел, как ты разговаривала с этим костюмом, и возненавидел его. Ты была моей. — По-прежнему мягким тоном, но его ноздри раздулись. Его глаза вспыхнули. — Я не знаю, что это было, но я почувствовал это…
— Я думала, что была влюблена в тебя в школе.
Он остановился.
А я нет.
— Я думала, ты меня знаешь. Я думала, что тоже нравлюсь тебе. В моей голове я думала, что у нас были полноценные отношения. Я была в бреду. Ты понятия не имел, кто я такая. — Я продолжила. — Я была в машине. Чед вышел поговорить со своей мамой, и ты был с ним. Ты помахал мне.
Его ноздри снова раздулись.
— Ты сказал мне «привет» в коридоре. Однажды. — И он этого не помнил.
— К чему ты клонишь?
— Я хочу сказать, что есть причина, по которой ты меня не помнишь.
— Нет, нету. — Он рассмеялся.
Он действительно рассмеялся.
Он добавил:
— Тогда меня интересовал только хоккей. Я проснулся — хоккей. Я пошел в туалет — хоккей. Душ — хоккей. Ходил в школу — хоккей. Для меня все было хоккеем. Мне нравились девушки. Тогда мне нравилось заниматься сексом, когда я этого хотел, потому что для меня это было легко, но хоккей был моей жизнью. Я не запомнил тебя, скорее всего потому, что видел тебя и все равно видел только хоккей. Я не помню ни одной из девушек, с которыми трахался тогда или на первом курсе колледжа. Я вижу тебя сейчас. Я хочу тебя сейчас. Почему это для тебя такая проблема? — Он снова наклонился вперед. — Почему ты так напугана?
Слишком быстро.
Слишком ошеломляюще.
Слишком многое можно потерять.
— У меня есть проблемы.
— И? У меня травма локтя.
В комнате становилось душно.
— Травма? Ты в порядке?
— Я в порядке, но я все еще не понимаю всего, что здесь происходит. Ты не можешь решать за меня, хочу ли я трахнуть тебя снова или нет.
Жар пронзил меня насквозь, и в моем теле началось какое-то покалывание. Оно начиналось у меня между ног, где я вспоминала, каково это — чувствовать его там, чувствовать, как он скользит внутрь меня, как он сжимает мои бедра, как он использует мое тело — но я должна была остановиться.
У меня начало перехватывать горло.
И он знал.
Я видела это.
Он был сплошной усмешкой и самоуверенным пониманием, а затем его глаза изменились, и в них начал тлеть огонек. Прекрати тлеть.
Пожалуйста.
Я не могла вынести этого тления.
Я прошептала, мой голос дрогнул.
— Это нечестно.
— Что нечестно?
Теперь его голос был шелковым.
— Я не нравлюсь Чеду.
— Чед тебя не знает.
— Ты меня не знаешь.
— Я хотел бы узнать тебя.
Но почему?
Все это не имело смысла.
Секс, да. Я была чертовски сексуальна, но что-то большее этого? Нет. Этого просто не происходило. Кто мог хотеть меня?
Я начала качать головой.
— Я должна принимать таблетки, чтобы быть внимательной. Чтобы сосредоточиться. Если я не буду этого делать, начнется целая цепная реакция. Я не могу сосредоточиться, потому что замечаю все. Я не могу воздвигать стены и отфильтровать информацию, но дело не только в этом. Сегодня вечером у меня была паническая атака, вот почему я сбежала, и мне стыдно из-за этого. Одному богу известно, что Кэсси подумала обо мне. Ты не можешь функционировать. Ты не умеешь правильно читать сигналы. Базовые вещи типа, когда смеяться, когда говорить тихо, как считывать настроение в комнате — я не могу делать ничего из этого, когда у меня приступ, особенно когда у меня приступ. Я выгляжу так, будто пьяна, но внутри я умираю.
Он никак на это не отреагировал.
Он сидел там, но его глаза были устремлены вниз, на стол.
Я ждала.
Я не хотела ждать вот так, вся напряженная, сидя на краешке своего стула, будто мне нужно было его одобрение или неодобрение, или его отказ, принятие? Что угодно. Я ненавидела это, но это имело значения. Это имело большее значение, чем мне хотелось бы, и я затаила дыхание.
— Это то, что произошло сегодня?
В моей груди был воздушный шарик, наполняющийся, наполняющийся, становящийся все туже и туже из-за его вопроса, из-за того, что его тон был таким не осуждающим, из-за того, как просто так воздушный шарик начал сдуваться.