Выбрать главу

В общем, у меня тотчас исчезло желание переодеваться и прыгать с ним в одном секторе. У Глухова и Габидзе оно, видимо, пропало тоже. Скачков мигом почувствовал это.

- Ну что? - спросил он. - Попрыгаем или пока просто посмотрим?

Никто ему не ответил.

- Посмотрим, - решил за нас наш наставник. - Себя мы знаем, а у него, может, чему и поучимся.

Неподалеку от сектора мы присели на скамейку и, наблюдая за Ником Джемсом, время от времени щелкали фотоаппаратами. К нам подошел американский тренер, о чем-то спросил Скачкова и, с огорчением покачав головой, удалился.

- Что он хотел?

- Интересовался, почему не тренируемся, - ответил Скачков. - Я сказал, что после дороги мы еще не пришли в себя. Начнем, мол, завтра.

В этот день мы стали свидетелями фантастической тренировки Ника Джемса. Начал он с 205. Эту высоту американец перелетел с огромным запасом. Затем 210. Перед прыжком Ник Джемс чуть постоял, улыбнулся и - раз! Потом так же без малейшего напряжения - 212, 214, 215. Такие высоты на своих обыденных тренировках нам и не снились. Я, Глухов и Габидзе сидели подавленные. Скачков сказал:

- Ничего, ребята, ему же хуже!

- Почему?

- Отнимите мне голову, если уже сегодня он не все из себя выстрелил! Эта показуха ему дорого обойдется. На соревнованиях дохленький будет, вот увидите!

Мы ему не поверили.

На другой день (уже на своей тренировке) мы тоже принялись поднимать планку. Когда дошли до 205, Скачков решительно сбросил ее на землю.

- Все! Больше не дам!

И оказался прав. Но об этом позже...

Во второй половине дня я опять отправился в Рим. Мне удалось осмотреть Колизей, собор Святого Петра, пробежать по галереям Ватикана, увидеть множество памятников. Рим удивил меня как огромная, веками наслаиваемая глыба деяний всех прошлых поколений. Ничто, оказывается, не умерло. Все жило. Притом и в прошлом, и в настоящем, и в будущем. В Риме мне показалось, что времени вообще нет. Секунды, часы, минуты - это одна условность.

Вечером в газетах написали:

"...в присутствии русских прыгунов Ник Джемс провел великолепную тренировку и положил их на обе лопатки в моральном отношении. Советские прыгуны в панике".

Психологическая атака нашего основного соперника продолжалась.

Через день начались отборочные состязания. Контрольный норматив равнялся двум метрам.

В финал вышли 15 человек. В их числе вся наша команда и, конечно, Ник Джемс.

Основные состязания начались с высоты 203. Накануне Скачков мне посоветовал:

- Участников много, пока до настоящих высот доберешься, можешь перегореть. Возьми какую-нибудь книгу и читай.

Я его послушал и прихватил на соревнования легкий детектив.

208 я взял с первой попытки. Отошел под тент и раскрыл книжку. Когда отпрыгали остальные 14 прыгунов, прошло минут двадцать. Установили 206. Я вновь без труда перелетел через планку и опять углубился в детектив.

"Действительно, здорово! Не нервничаю, понапрасну сил не трачу, даже не вижу своих соперников".

Через полчаса планку подняли на 209. Я автоматически совершил серию необходимых движений, разбежался и вдруг сбил. Я даже не поверил. "Нелепость какая-то!" Возвращаясь под тент, увидел на трибуне вскочившего Скачкова. Он энергично крутил у виска пальцам и кричал:

- Книга! Брось к чертовой матери!

Кто-то из судей сделал ему замечание.

"То читай, то не читай! С толку только сбивает!"

Назло Скачкову я демонстративно открыл книгу. Однако читать уже не мог. Краем глаза заметил, что все мои соперники преодолели 209 с первой попытки.

Неожиданно ко мне приблизился Габидзе.

- Ты что пижонишь? Ты ж из ритма вылетел. И остыл. Разминайся!

Я отложил книгу, встал, сделал несколько приседаний и вновь направился к точке разбега.

Опять! Рейка со звоном грохнулась на землю.

Меня парализовал страх. Панический и бессильный - словно прямо в лоб мне наставили заряженное ружье.

Ко мне подошел Габидзе.

- Разогрейся! - сказал он. - До пота!

Я машинально кивнул и стал рассеянно делать какие-то упражнения. Я находился под гипнозом надвигающегося краха.

"Конец! Позор! Привезли на Олимпиаду, как будущую надежду - и только 206... Все!"

И вдруг во мне начала оживать злость. На свое хвастовство, никчемность, наконец, на сам страх.

Представ перед планкой в третий раз, я разъяренно разбежался, сильно оттолкнулся и взлетел точно пушинка.

Сразу же я подошел к Габидзе и сказал:

- Спасибо.

Он ответил:

- Молодец. Из тебя толк будет.

Это были его первые теплые слова за все время нашего знакомства.