Начались состязания.
Мой первый тренер был специалистом по метанию молота и в технике прыжка разбирался приблизительно. Как и все, он обучал меня стопорящему толчку. Кто его придумал - неизвестно. По слухам, некий Липуцкий защитил по этой методике диссертацию. Суть методики заключалась в следующем: на последнем шаге разбега, перед отталкиванием, нужно было далеко вперед выставлять ногу и, как бы останавливая свое движение, переводить тело (за счет стопора) вверх. То есть, чем лучше застопоришься, тем выше прыгнешь! Позже я узнал, что все надо делать наоборот: за два шага до отталкивания удерживать плечи не сзади, а впереди. Открылись мне и такие существенные детали, как натяжение маховой ноги в момент перехода на толчковую ступню, что разбегаться надо не на носках, а на всей подошве, чтобы все время ощущать грунт.
Прыжки начались с высоты 190 сантиметров. Картанов и Габидзе ее пропустили. Стремясь быть в центре внимания и идти с ними как бы на равных, а заявил судьям, что отказываюсь от попытки тоже. Установили 195. Мои основные соперники - мне было лестно так думать - не отреагировали и на эту высоту. Я чуть заметался, но взял себя в руки - в протокол внесли вторичную отметку о моем пропуске. При этом один из судей спросил:
- Не много ли на себя берете, молодой человек?
Я не удостоил его ответом.
Публика оживилась, на меня обратили внимание. Кое-кто стал указывать в мою сторону. Мне это понравилось. "Если они пропустят и два метра - я тоже. Пойду до конца".
Каков будет этот конец - уже не имело значения. Я словно включился в азартную игру со ставками. Меня интересовал уже не результат, а сам процесс!
Планку наконец подняли на 2 метра. Картанов и Габидзе встали со скамейки.
"Ага! - отметил я. - Нервишки у вас тоже слабы!"
Кроме нас троих, в секторе осталось еще шесть прыгунов. Двое взяли очередную высоту с первой попытки, другие сбили. Настала моя очередь.
Я решительно вышел к месту разбега, без какой-либо внутренней подготовки рванулся вперед и грубо задел рейку коленом. Вылезая из поролоновой ямы, заметил несколько насмешливых взглядов.
"Пусть! - сказал я себе. - Все равно перепрыгну!"
Картанов, а за ним Габидзе вдруг очень легко преодолели эту высоту с первой попытки. Аплодисменты с трибун неприятно резанули мой слух.
Перед второй попыткой я на несколько секунд закрыл глаза.
"Победа! - стал внушать я себе. - Только победа! И - стопор. Хороший стопор".
Сорвавшись, я понесся навстречу планке. Высота стала расти и, словно магнитом, отталкивать меня. Я почувствовал это с первых же шагов. Неожиданно остановившись, я на несколько секунд тупо уставился на рейку, затем резко снял ее и плашмя бросил на маты. Раздался свист.
Ни на кого не глядя, я вернулся к скамейке, сел. По реакции зала я понял, что никто из зрителей всерьез меня и не воспринимал. Свист был снисходительный, добродушный.
Вечером в гостиницу неожиданно явился Скачков - старший тренер сборной страны по прыжкам в высоту. Он позвал меня в бар выпить кофе.
Для начала он по-отечески посоветовал мне не расстраиваться. Затем подробно расспросил, где я живу, чем занимаюсь, у кого, что собираюсь делать дальше, а в заключение поинтересовался - не хочу ли я учиться в Москве и тренироваться у него!
- Вы же видели меня на соревнованиях! - вырвалось у меня.
Скачков ответил:
- Результат не показатель. Главное - перспектива. - Он улыбнулся. Извини. Но ты просто технически не обтесан.
Договорились мы так. Я возвращаюсь, а через полтора месяца Скачков официально вызывает меня на всесоюзные сборы.
Вернувшись к Абесаломову, я стал ждать вызова, но внутренне принялся готовить себя к тому, что эта затея рухнет так же неожиданно, как и возникла. Я боялся верить в случайности, так как более всего опасался душевной избалованности. Я уже знал, мне это открыл Абесаломов, что душу нужно тренировать еще больше, чем тело, и постоянно держать ее "на воде и черном хлебе". Увеличивая нагрузки, я принялся тянуться за гигантом Кузьменко. После тренировки стал оставаться на стадионе и метать молот, толкать ядро, прыгать с шестом. День ото дня мои мышцы адаптировались к усталости. Но однажды заныло сердце.
Добродушный богатырь Кузьменко не любил бездельников. В 28 лет рекордсмен Европы, сильнейший десятиборец страны, он в отличие от меня был начисто лишен честолюбия.
- Всякие медали, статьи, фотографии - все дребедень, - говорил Кузьменко. - Это для дамочек.
А однажды он по секрету поведал мне:
- Я на себе эксперимент ставлю - есть в нас предел или нет. Понял?