Луна — мать пафоса и состраданья.
Лафорг в стихотворении «Эпикуреец»:
Я счастлив задарма! Блажен, кто создает
Себе при жизни рай, на случай, если тот.
Который в небесах — вранье и небылица
(Чему, признаюсь вам, не стал бы я дивиться)[2].
Стивенс в своих записных книжках: «Когда теряется вера в Бога, поэзия занимает ее место — искупительницы жизни».
Сочетая в одно пафос и иронию, гармонизируя их, Стивенс — гений нюансировки, равного которому нет во всей американской поэзии. Его влияние на таких крупных поэтов следующих поколений, как Элизабет Бишоп, Джеймс Меррилл, Джон Эшбери, — основополагающее. Один из лучших современных поэтов США, Чарльз Симик, на вопрос журналиста, кому он первому показывает новое стихотворение, отвечал: «Я его показываю Эмили Дикинсон и Уоллесу Стивенсу».
Стихи
Похороны Розенблюма
Несчастный старый Розенблюм усоп,
И тысячи носильщиков несут,
Впечатывая шаг —
Аж гром в ушах! —
Его достойный гроб.
Итак,
Они несут иссохший труп,
Обезображенный грехом,
На темный холм.
Гремит их слитный шаг.
Да, Розенблюм усоп!
Носильщики несут его на холм
И дальше, прямиком
На небо тащат
Неуклюжий гроб.
По деревянным трапам в пустоту,
Наследники мирской тщеты,
Обид и злоб,
Они несут,
Шагая в небо, темный гроб.
На них тюрбанов короба
И меховые сапоги,
Чем выше, тем мороз лютей,
По пустоте
Гремят шаги.
Медь дребезжит,
И дудок вой
Звенит в ушах.
По небу нескончаемой тропой
Идут — гремит их шаг.
Туда, где вечный разнобой
У слов с судьбой,
Где бедный Розенблюм
Преобразится в ветер верховой
И стихотворный шум.
Гомункул и la belle étoile
Вот над Бискайской бухтой заморгала
Зеленая вечерняя звезда —
Заветный светоч пьяниц, вдов, поэтов
И леди, собирающихся замуж.
От этого свеченья рыбки в море
Упруго изгибаются, как ветки,
И мчатся врассыпную — вверх и вниз,
Направо и налево.
Свет этот направляет мысли пьяниц,
Надежды вдов и грезы юных леди,
Скольженье рыб,
Фантазию поэтов.
И то же изумрудное свеченье
Философов чарует, оставляя
Им лишь одно бездумное желанье —
Купаться и купаться в лунном свете.
При этом тешась тайною надеждой,
Что могут возвратиться к умным мыслям
В любой момент тишайшей этой ночи
И насладиться перед сном раздумьем:
Не выгодней ли это, чем потеть
В тяжелых одеяниях магистров,
Сосредоточиваться на пупке
И наголо брить голову и тело?
Быть может, истина, в конце концов,
Не тот летучий, изможденный призрак,
А соблазнительная красота —
Вся страсть и обещанье плодородья,
Которая одна смогла б явить
В сиянье этих звезд над побережьем
При помощи простых и зримых слов —
То, что они так долго, тщетно ищут?
Воистину сей свет благоприятен
Познавшим сокровенного Платона,
Как изумруд, который исцеляет
Тревогу сердца и смятенье мысли.
Анатомия скуки
Мы происходим из земли. Земля
Нас родила — в числе других последствий
Распутства своего. Она и мы
Одной природы. Значит, и она,
Как мы, стареет, и бредет к концу,
И умирает так же, как и мы.
Чем краше листопадная пора,
Тем громче ветер кличет нас и тем
Острей в душе уколы холодов.
Над пустотой небес другая высь
Видна — еще пустынней и страшней.