И чуть не упал, если это можно сделать, когда уже сижу. Угадайте с первого раза, кто же это?
- Ты что здесь делаешь, очкарик? – закричал я, совсем забыв, как меня видят со стороны окружающие. Еще подумают, будто я какой-нибудь больной, и отправят в соседнее отделение, назвав психом. А кем же называют людей, разговаривающих сами с собой?
- Тс-с-с, ты бы тише себя вел. Внимание привлекаешь, – улыбаясь, сообщил мне Совесть.
- Спасибо, Кэп. Без тебя как будто не знал. Ты же вроде ушел от меня, чего вернулся? – поинтересовался я, хотя внутри, как бы стыдно это не было, все ярко вспыхивало от того, что я вновь увидел эти умные глаза, привычную стрижку, кажется, ставшей немного короче, любимые очки и неизменную радостную улыбку.
- Ну… Я, вообще-то, сильно обиделся на тебя и решил притвориться, будто ушел, а сам, тем временем, следил за тобой. Но, кто же мог подумать, что без меня ты вляпаешься по самые уши? Тебя же чуть не убили. А если бы я, вдруг на самом деле ушел, что бы случилось? На самом деле умер, тебя бы сбила машина или утопили в ближайшем водоеме, предварительно расчленив твое тело на мелкие кусочки?! Я чувствую себя твоим ангелом-хранителем, знаешь ли.
- Вау. Как же мило, – ухмыляясь, произнес я, всеми силами стараясь спрятать свою радость, вырывающуюся наружу. – Ты идиот, очкарик, конченый идиот! Я, мать твою, чуть не сдох! Какой нахер ангел-хранитель? – не стесняясь в выражениях и дальше продолжив обливать мальчишку двадцатиэтажным матом, кричал на все отделение я. Но тот лишь довольно улыбался, искренне, добро, счастливо, что казалось даже странным, когда тебя оскорбляют.
Но я был рад. Стыдно признавать, что без этого ходячего нравоучения, Комильфошки, как я его назвал однажды, было действительно плохо, что мне не хватало любимой фразы «Не комильфо!» и вечных отчитываний в мой адрес. Да, я был доволен, я был рад, я был счастлив.
- Прости, – тихо прошептал я мальчику, у которого от моей фразы чуть не случился сердечный приступ. Глаза удивленно расширились, маленький ротик раскрылся, а лицо преобразилось, став еще счастливее, если это вообще возможно. Нескрываемая радость и счастье излучалось большими порциями в разные стороны непрерывно, освещая все вокруг. Даже Совесть, кажется, стал светлее, хотя, как мне кажется, это просто очередные мои галлюцинации.
- Да я давно простил. Еще тогда, когда ты стал спрашивать у меня совета, как же поступить правильней, когда не пошел на поводу у своего… этого… блин… Зеленого…
- Желтого, – поправил я, перебив мальчика и продолжив дальше его слушать. Ведь приятно-то как!
- Ну, да, Желтого. Он тот еще фрукт, хочу сказать. Противный и какой-то излучающий черную ауру. Никак не пойму, почему же ты раньше этого не замечал? Ох, ладно, главное, что Костя жив, ну, и ты тоже.
- Что значит «ну, и ты тоже»? – поинтересовался я, понимая, что уже придираюсь к каждой мелочи, лишь бы еще раз услышать похвалу в свой адрес. А кому она не нравиться? Вот, так что не нужно на меня так смотреть!
Вдруг дверь в палату открылась, и доктор, которого я ждал целую вечность, наконец-то впустил меня. Совесть медленными шагами последовал за мной, стараясь не отставать, когда я чуть ли не бежал.
Войдя в палату, я присел на стул рядом с кроватью друга. Совесть тихо встал позади меня, положил руки на спинку и, как мне показалось, как-то с благодарностью смотрел на Костю. А тот, с перебинтованной головой, с гипсом на правой руке, весь в ярких фиолетовых синяках, здоровым глазом осматривал меня с ног до головы.
- А я думал, ты серьезно решил… ну, это, ты понял… – тихо прохрипел Костя и улыбнулся, хотя это давалось тяжело и приносило много боли.
- Нет, конечно, я же не долбое… Прости! Я же с ума не сошел, чтобы так делать. Просто я услышал очень тихий, еле уловимый вой полицейской сирены. К счастью, машины проезжали рядом с этой помойкой. Ну, в тот момент я сразу решил, что, возможно, это единственный способ, но я не был до конца уверен, что это зверье поверит мне. И они, к моему счастью, так и сделали.
- Да, тебе повезло, – слабо рассмеявшись, улыбнулся Костян и жестом подозвал к себе.
Я встал с неудобного стула, на котором ноги и попа успели онеметь за несколько минут, и тихо, стараясь ступать бесшумно, подошел к другу, склонившись над ним. Здоровой рукой он обнял меня за шею и, притянув практически вплотную к себе, прошептал на ухо, от чего по коже прошли мурашки, и меня слегка передернуло.
- Спасибо.
В этот момент Костя смотрел не на меня, а куда-то в сторону. В его глазах было столько счастья и благодарности, они слезились, блестя при свете больничных ламп, и я засомневался, а на самом ли деле эта благодарность мне? Я ведь ее не заслужил, я ее просто не достоин. Но было действительно приятно. Сказать что-то в ответ Косте я не решился. Я просто улыбнулся, посчитав искреннюю улыбку лучше любых слов.
Оборвав в считанные секунды все связи со спасшим меня когда-то давно Желтым, я понял, что Костя – единственный человек, которого я могу с чистой совестью назвать Лучшим Другом, с плеч будто сняли тяжелую ношу, что с каждым мгновением все больше и больше погружало меня в зыбкое болото, где я бы опустился, потерял звание человека, погряз бы в пучине злобы, презрения, хамства… Я бы пропал.
Я благодарен мальчишке в очках за его появление в моей жизни, и пускай это всего лишь моя больная фантазия. Совесть как-то намекнул на план «B». Хм, он, похоже, сработал! Ну, или губившие мою душу личности исчезли из моей жизни? Скорее всего, все одновременно.
Я повернулся к Совести, который теперь по-королевски развалился на неудобном стуле и улыбался. Но не мне, а Косте, который тоже излучал радость, вот только не смотрел на Комильфошку.
- Я завтра к тебе зайду, – тихо предупредил я друга, прежде чем уходить. Костя кивнул и вновь с благодарностью посмотрел на меня, затем перевел взгляд на протирающего свои очки мальчика, что-то одними губами беззвучно прошептав.
Костян просто не может видеть мальчишку, вспомним, хотя бы маму мою, поэтому я списал все на свои очередные галлюцинации. Стоит навестить психиатра.
Кивнул Совести, чтобы заканчивал драить до блеска линзы и собирался уходить, и как послушный мальчик, Комильфошка вернул очки на их законное место на носу и поплелся к двери.
Я еще раз пообещал Косте зайти к нему и вышел, внезапно получив в коридоре от Совести поцелуй в губы. Он получился нежным, я его почти не почувствовал, но когда его губы отстранились, я все еще ощущал, какие они гладкие, теплые, влажные. И настоящие.
- Считай это небольшим призом за спасение жизни друга и за огромный-преогромный шаг в сторону добра, – вывел меня из сладостного транса Совесть. Я улыбнулся, проведя подушечкой большого пальца по своим губам, и мы вместе направились к выходу.
====== Глава 8. ======
Это самое жестокое
слово.
Это – то, что никто
не хочет принять...
Флер – Никогда (Расскажи мне о смерти мой маленький принц)
Теперь жить стало как-то легче, что ли. Я могу вздохнуть спокойно, зная, что сделать мне это никто не запретит. Могу делать то, что хочу, в разумных пределах, конечно, могу говорить, что взбредет в голову. Больше нет того, кто подчинил меня, сковал каждую часть тела и стал дергать за ниточки, как будто я марионетка, заставляя плясать под свою дудку.
Приятно осознавать, что ты избавился от кукловода, коим являлся Желтый. Хм, я настолько привык к его кличке, что даже забыл его настоящее имя. Как его звали? Андрей?.. Сергей?.. Виталий?.. Это уже не важно, ведь эта странная кличка, этот цвет полностью подходят парню. Желтый – это цвет предательства, измены, верно? Да, верно, причем, во всех смыслах. Когда Желтый помог мне, спас от той пьяной банды, на уме у которой было не только ограбление, но еще и изнасилование, тем самым спас еще и мою психику. Я видел в парне идеал, за которым хотелось тянуться, хотелось подражать, даже быть им. А кем же еще Желтый, пусть он та еще редкостная тварь, будет в глазах у испуганного, одинокого мальчишки? Да, пожалуй, именно это мешало мне здраво смотреть на столь очевидные вещи. И не только мешало, но еще и медленно превращало в такую же тварь. Как говорится: «С кем поведешься, от того и наберешься».