Покончив с подготовкой транспорта, снял седла для подгонки и двинул в лагерь. Лагерь гудел встревоженным ульем все куда-то спешили, что-то тащили, что-то жарили и варили. С прибытием делегации индейцев я перестал быть здесь полноправным хозяином. Женщины спокойно пользовались моим котлом и посудой, мужчины топором и пилой.
Еще вчера, Шира объяснила мне, что они считают меня, практически, членом племени. Я сражался бок о бок с их мужчинами, лечил и кормил раненных, а такое делают только для своих. А в роду, клане или племени (не разобрался ещё в их общественном строе), все имущество является общим, общеродовым, личных вещей практически нет. Точнее есть, но я пока не очень разобрался в нюансах. Стадо общее. Орудия производства и оружие свои, но если вдруг военный конфликт или ещё что, то совет старейшин может перераспределить имущество, у кого-то два ножа, а у другого ничего. Особенно это касается молодняка. Он еще не участвовал в сражениях и не мог добыть себе оружие в бою, а безоружный он раньше погибнет, ничего не добыв. Так племя вообще без молодых воинов останется. Но и это не совсем верно. Так как это касается медного и бронзового оружия, а остальное оружие все делают сами. Каменные и костяные наконечники копий и стрел, ножи, топоры, дубинки. Все запутанно и не понятно.
Так что топор и пилу у меня никто не забирал, но если надо для нужд племени - брали не спрашивая. Все это делалось с такой детской непосредственностью, что язык не поворачивался что-то сказать. Зато когда я сел подгонять седла, рядом со мной подсело несколько индейцев и индианок и, забрав у меня всю сбрую, начали помогать. Просто им надоело наблюдать, как я уродуюсь с ремнями и шкурами. Опыт работы с кожей у них был огромный и то, что я делал полдня, они сделали за полчаса.
Постепенно время подошло к ужину. Вместе с Широй осмотрели раненных. Они чувствовали себя значительно лучше. И хоть до полного выздоровления было ещё далеко, но отличное здоровье и здоровый образ жизни делали свое дело. Жар у Панушатана спал. И я думаю, что лекарства, которые я ему давал не причём. Возможно, они лишь ускорили процесс выздоровления и позволили продержаться до прихода лекарей племени. Шира пользовалась теперь своими травками и порошками, приспособив для заварки ингредиентов мой ковшик для кофе. Очень удобно оказалось. Я был не против, но попробовав заварить остатки кофе после ее лекарств, вынужден был его вылить. Горчил он ужасно. Как эту отраву пили раненные не знаю, лучше для них было, есть мои таблетки. Но врачам-шаманам виднее.
После ужина я увидел устремленные на меня десятки пар глаз. Они чего-то ждали. И я знаю чего. Стоило мне кивнуть, как кто-то из молодых индейцев подал гитару, неся её на вытянутых руках, как нечто драгоценное. Я запел. С каждым разом у меня получалось все лучше и лучше. Видимо общее улучшение состояния здоровья сказалось и на голосе, и на слухе. Музыкальном слухе. А обыкновенный слух улучшился однозначно, как и обоняние, даже память стала лучше. Поймал себя на том, что хорошо помню те песни, которые давно забыл, а некоторые даже и не учил, только слышал когда-то. Исполнил несколько песен из стандартного набора, а потом начал вспоминать текст и подбирать аккорды на давно забытые произведения. ДДТ следовал за Наутилусом, Трофим за Высоцким, Битлз за Билли Джоэлом. Пел все, что вспоминал, без всякой классификации по жанрам и смыслу.
Концерт продолжался около часа. За это время молодые индейцы пожарили на камнях куски дикой свинки, которую кто-то принес из леса. Я даже не видел кто и когда. Запах жареной свинины отвлек меня от музыки. Я начал давится слюной и вместо пения из горла раздавалось бульканье. Пришлось отвлечься на пережевывание жесткой свинины. Я привык, что свинина достаточно мягкое мясо, а тут - дикая, худая, без капли жира, уже не вспоминаю сало, свинья. Выживая в лесу, полном волков и прочих хищников, она нарастила много жилистого мяса, которое племя сейчас пережевывало в полном молчании, усиленно работая челюстями. Надо индейцам рассказать про маринад, все легче жевать будет.