На меня обратили внимание, и сразу несколько человек бросилось в мою сторону. Удар первого я принял на топор и кулаком отправил его в нокаут, добивать некогда, второй тыкает в меня копьём, но не успевает из его глаза торчит стрела самострела. Чук, как всегда, вовремя. Следующий, прикрывается щитом от удара топором, от щита отскакивает несколько щепок, и ножом пытается вырезать мою печень. Отбиваю нож наручем, и уже печень врага пульсирует на моём клинке.
Краем уха замечаю движение справа, вижу занесённый над моей головой топор, втульчатый подумал я, и понял, что ничего сделать уже не успеваю. Топор уже пошел вниз, отчетливо вижу зазубрины на лезвии и рисунок на щечках топора. Топор отлетает в сторону, вместе с хозяином, сжимавшим его в руке. Топор был, а головы не было. На месте головы кровавые ошметки с пучками длинных волос. Бер-гу-тан, даже не оглядываясь, понял я. Угадал, справа стоял улыбающийся Бер.
Наша с Чуком неожиданная атака, внесла значительные коррективы в события, происходившие на поле боя. Мы отвлекли на себя внимание пехоты, и их просто добили мои индейцы, стрелами или как Бер каменным топором. Теперь молодоиндейцы, как на учениях, залпами расстреливали оставшихся врагов, безуспешно рвущихся сквозь заслон. Тренировка великое дело три залпа завершили эту войну. Живые ещё были, но здоровых и невредимых, в рядах лошадников не осталось.
Ветераны раздвинули ежи, и пошли вершить правосудие - разбивать головы ещё шевелящимся врагам. В данном случае ценился тупой и тяжелый инструмент жалеть никто никого не собирался. Головы и кости трещали под ударами каменных топоров и дубин.
Рядом зашевелился оглушенный мной боец. Бер-гу-тан поднял свой страшный топор, глаза пехотинца расширились от страха и он попытался закрыться руками, но я-то знаю, что от такого удара не всякий танк спасёт, и жестом остановил расправу. Бер удивленно посмотрел на меня. Я не стал ничего объяснять, сказал молодым воинам связать и стеречь. Бер кивнул, уже понял, что я просто так ничего не делаю.
Ветераны уже заканчивали своё грязное дело, я и не думал мешать. У них свой счет к этим людям. Да и с пленными, что бы мы делали, рабства индейцы не знали.
Я просто напомнил им про обоз, и оставшихся с ним бойцов охраны. Они тут же подхватили копья и бросились к броду. Я же собирался вслед за ними ехать верхом, набегался уже. Надо только лошадку подобрать поспокойнее, без седла и стремян, я на дикой, не усижу.
Со мной остался только Бер и Чук. Беру бегать - только людей пугать, а Чук в моей команде и его никто не отпускал. Еще несколько молодых индейцев и раненные. Остальные умчались заканчивать начатое возмездие.
Я заметил шевеление тел на опушке, где стояли стрелки. Из-под завала тел, выбралось чудище. Окровавленный огромный монстр, сжимающий в руках большую дубину. Он рычал и хрипел, кровь текла по его телу ручьями, не понять - своя или чужая. Монстр закричал, в его крике послышалось, что-то знакомое. Точно, гундосый голос моего друга Льва, в пылу, битвы потерявшего свои бивни и вернувшего себе прежний голос.
Мы радостно обнялись. Я был счастлив видеть его живым, а бивни, пардон, - трубки, мы ему новые вставим, даже ещё лучше. Но тут опять зашевелись тела павших кочевников, и из-под них начал подниматься человек.
Это что за восстание зомби? Щас все павшие восстанут и начнут кусаться. Смех смехом, но вставший лошадник был пострашнее киношных зомби. Ростом не меньше Бер-гу-тана, в плечах как два меня, и дубину он имел соответствующую оглобля с привязанным булыжником. Видимо, современные технологии и материалы, не позволяют изготовить оружие под стать таким гигантам. Вот и приходится им пользоваться дедовскими наработками.
В нем торчало несколько стрел. Реально торчали, одна в левой руке, одна в бедре и несколько в груди. Видимо они не причиняли ему особого беспокойства, а часть, застряла в доспехах. Их он небрежно смахнул с груди рукой, с громким хрустом они осыпались. Но все равно, что-то ему мешало, возможно, наконечники стрел, пробившие доспех и торчавшие изнутри, и он сорвал с себя кожано-костяной панцырь. Просто ухватил его на плече и рванул, кожаные ремни не выдержали такого надругательства и лопнули. Он предстал перед нами во всей красе огромный, сильный, рожа черная, тело молочно белое в красных потеках. Из руки, стрелу он вытащил, а торчавшую в ноге, просто отломал у основания. Серьёзный парниша. Все это он проделал без единого звука, на измазанном черной краской лице, не дрогнул ни один мускул. Чувствовалось, что он не последний человек во вражеском войске, возможно даже сам вождь, только спросить некого.