— В такую погоду люди не выдерживают, а ты по котёнку плачешь.
От людей только и слышишь, что они не выдерживают. Но котёнок-то и вправду умер. А я-то думала, с Мусей он не пропадёт. Муся теперь осталась одна. Худая, точно каркас в кружке «Умелые руки». Бывают такие каркасы из проволоки, один чуть-чуть обмотали тряпками, только начали — и получилась Муся, бывшая кошка-пантера.
— Котята пропали у неё — ишь, убивается! — чуть не плачет Марина Петровна.
Вторая бабушка говорит:
— Я вчера думала — сама пропаду. Уж дыма-то, дыма было…
— И верно, — сегодня меньше, — соглашаются с ней. — Сегодня как будто и меньше дыма. А вчерась — так ни дать не взять — конец света…
— Во-во! — кивает Марина Петровна. — Я думала, не иначе сейчас начнётся погибель наша. Дымно-то было так, что и с кровати встать не могла.
Видать, думаю, у неё тоже астма. Надо было вдохнуть лекарство. А она, оказывается, что сделала? Она рассказывает товаркам:
— Ну всё, приготовилась помирать. Легла поудобнее, чтобы дышалось, пока дышу. А потом думаю: как это я перед смертью в церковь-то не сходила? Собралась с силёнками, оделась. Идти страшно, когда впереди плохо видно. Ан нет, гляжу — купола-то виднеются. Только вошла я в храм, и вдруг такая жалость меня охватила ко всей нашей Земле. Как, думаю, не иначе всё разом кончится? Правнучка школу закончить не успеет…
Во, думаю, бабушка — кто про что, а она — про школу. Правнучку-то её, Ленку, я знаю. Мы в одном классе. Учится Ленка еле-еле, а в прошлом году целую неделю пропустила просто так. У её родителей в школу вызывали. Да будь Ленкина воля — она бы в школу вовсе не ходила.
Но я, конечно, ничего не говорю. Спорить со взрослыми — себе дороже. Да и жаль их. Ленкина прабабка говорит — чуть не плачет:
— И такие слёзы у меня в церкви потекли! Плачу и не могу остановиться. Женщина подошла, говорит: «Да у вас раздражение, вам от дыма глаза промывать надо!» А я плачу, и не в том дело, что меня дым заел, а в том, что не хочется мне конца света… Проплакалась я, вышла из храма, и чую — вроде бы, меньше дыма… И думаю: может, конец света ещё не сейчас?
При этих словах её лицо светлеет. Товарки глядят на неё с надеждой. Носами двигают, чтоб убедиться — верно, меньше дыма.
Никто не хочет, чтобы наступил конец света. Потому что, вроде бы, тогда мы все умрём, и некоторые говорят, что после начнётся какая-то ещё совершенно непонятная жизнь. Мы её даже представить сейчас не можем. Но всем дорога наша, понятная жизнь — кто знает, вдруг после конца света тебя разлучат с мамой, с Мишкой, с дедом, который хотя и вечно ворчит, но всё равно он мой дед, и я помню его, сколько себя саму помню. А Ленкина прабабка Марина Петровна не хочет расставаться с Ленкой. У её товарок, верно, тоже кто-то есть, кого они успели запомнить как следует. Вот они и молятся, чтобы не наступил конец света. А кошка Муся думает, что он уже наступил. Ведь у неё не стало сыночка-белыша. И приёмыша, которого она лапой била, тоже не стало.
Муся сидит под сухими ветками дерева. Оно не даёт прохлады. Листья на нём пожелтели и опадают. Они сворачиваются трубочками. И я думаю: на что-то это дерево сильно похоже. Потом вспоминаю: на Благодарное Растение. Мы так его называем. Я не знаю, как оно называется на самом деле. Это цветок, который мы случайно чуть не засушили. Он стоял за занавеской, его было не видно, и я забывала поливать. Мама спрашивает:
— Ты полила цветы?
Я отвечаю:
— А как же!
И только про один цветок я забывала. А после мама решила помыть окно, и вытащила в горшке засохший кустик. Ветки его с хрустом ломались, стоило их задеть, а листья вот так же свернулись в трубочку. Дед сразу же стал кричать, что мы убили растение, что нам ничего доверить нельзя, а мама потащила цветок в ванную, под струю воды. Дед говорил, что это без толку, я плакала — так жалко мне стало цветок.
И что вы думаете? Он ожил. Ветки налились соками, и выросли новые листья.
Мама всё говорила:
— Ну до чего благодарное растение, как оно откликается на заботу.
Мы его так и зовём теперь — Благодарное Растение.
И вот мне пришло в голову: а интересно, большие деревья поливают?
Спросила дома у деда. Он поглядел в окно и говорит:
— На такое дерево — так ведра два надо, как минимум.
— А-а, — говорю.
Пошла в ванную за ведром, а дед за мной идёт.
— Во-во, — говорит, — правильно вспомнила. Возьми-ка воды и протри полы в кухне и в комнатах.
Интересно, при чём тут это?
— Зачем? — спрашиваю.
А дед объясняет:
— Летом надо почаще влажную уборку делать. Тогда жара легче переносится.
Я ползаю под шкафами с тряпкой, Мишке говорю:
— Давай, помогай!
Он сразу, конечно:
— Что это я? Ты, Катька, сама виновата. Не надо было у деда спрашивать!
— А я что? — говорю. — Я ведь только про деревья спросила.
Мишка отвечает:
— Ты что, деда не знаешь? У него хоть про что спроси — он тебе работу придумает.
Вымыли мы полы. Надо, думаю, поскорей выходить на улицу, пока дед ещё что-нибудь не придумал. И Мишка вышел со мной. Во-первых, скучно ему, а во-вторых, я велела ему тоже взять ведро воды. Вышли мы с вёдрами на крыльцо, и что-то мне боязно стало, как бы старушки не заругали нас. Всё же я ни разу не видела, чтобы кто-нибудь поливал деревья.
— Извините, пожалуйста, — говорю, — можно мы польём вот это дерево?
Они тут все засуетились:
— Конечно, конечно! Вот молодцы, мы, если мешаем, и пересесть можем вон к тому подъезду…
А одна бабушка говорит:
— Вы и у меня под окном деревцо полейте. Пойдёмте, я налью вам воды. Я живу на первом этаже, вам будет удобнее…
Марина Петровна тоже говорит:
— Тогда и шиповник полейте, вдруг он оживёт.
Мишка толкает меня в бок:
— Дурочка, зачем ты спросила? Мне вовсе нельзя тяжёлые вёдра таскать. У меня астма. Я только одно ведро с тобой вынести хотел.
— Ну, иди домой, — говорю. — Я сама, как-нибудь.
И тут гляжу — из-под дерева, от воды, кверху такая свежесть идёт, точно никакого конца света и не предвидится. До чего хорошо! Вот говорят, кошки не любят воды, а Муся улеглась на мокрую землю, вытянулась — мрр!
Ещё бы! Один шаг от засохшей земли, да полшага всего — а точно в другую страну попала.
Так понравилось мне поливать, что я бы и сама, без Мишки, всё сделала. Но он ходил поливать вместе со мной, хотя и ворчал, что у него астма. У бабульки на первом этаже мы наследили, но она сказала, что сама всё уберёт, и ещё дала нам по яблоку. Мишка яблоко на тумбочку положил и говорит:
— Я сейчас. Ещё один раз кустик полью…
Выходим опять с вёдрами, а там мама идёт. И сразу, конечно, ко мне:
— С ума сошла? Почему Мишка на улице, у него астма!
И к Мишке:
— Ты что, забыл, что тебе нельзя тяжести поднимать?
Мишка говорит:
— Это не я, это Катька придумала поливать деревья. А если девочка поливает, а мальчик нет, это же нехорошо…
Оказывается, это он потому, что мальчик, мне помогает.
Маме, конечно, ответить нечего — а всё-таки она начала:
— Да ведь испарится всё через пару минут…
Солнце-то и верно — какое… Мама от остановки еле дошла. Тем более, у неё астма.
Вдохнула она влажного воздуха, села на лавочку. Бабульки ей говорят, какие дети у неё молодцы, она молча кивает — дышит.
Кажется, в таком воздухе и дым меньше чувствуется. Точно уже кончается дым. Точно Наташкин папа с другими добровольцами уже потушили пожар. Теперь солнце увидит, что ему не надо продираться сквозь дым, и не будет так жарить землю, а будет только нежно гладить её своими лучами.
Мама отдышалась на лавочке — и мы вместе стали подниматься по лестнице. В квартиру, которую мы с Мишкой недавно вымыли, чтобы легче было переносить жару.