— Не шипи, сейчас всё пройдет. Ты вон какой здоровый, что тебе какая-то ссадина, — усмехается, шлёпая мне ладонью по плечу, — интересные татуировки у тебя.
— Ага. Я и сам ничего, — мотая головой, отзываюсь, всё ещё надеясь растопить сердце шерифши своей харизмой.
Дверь камеры со скрипом закрывается и я буквально чувствую спиной её присутствие.
— Да, ничего… Ничего хорошего, — смеётся она, расстёгивая наручники и отпуская.
— Слушай, а это неплохое начало интересной игры, как думаешь? Мы одни в участке. Может, повторим, но без боли, или с болью, но ради удовольствия?
Потирая запястья, всё ещё думаю о том странном ощущении в волосах, когда она дула на кожу. Забавно как-то… Мне уже под сраку лет, а я даже самому себе не признаюсь никогда в жизни, что никто не дул мне на разбитые коленки, и этого пиздецки не хватало.
Она смотрит внимательно, держа в руках флакончик с синей жижой и ватный диск, буро-коричневого цвета. Улыбаясь, делает шаг в мою сторону, и я чувствую этот невозможный, манящий запах от её тела от которого срывает башню.
— О-о! Неужели чёлка — это не единственное в твоём организме, что ещё стоит? — с издёвкой парирует она.
— А ты иди ко мне, и проверим… — подмигиваю, вытягивая губы уточкой и поправляю растрепавшуюся стоячую причёску.
— Боюсь, что сердечко у тебя не выдержит, дорогуша, такую женщину, как я.
— Спасибо, кстати, — попутно ощупывая пальцами затылок, бросаю ей, пропуская последнюю колкость в свой адрес, — правда.
— Руками грязными в рану не лезь. Инфекцию занесёшь. Или думаешь, что зараза к заразе не пристаёт? — устало вздыхает, закрывая крышку ноутбука и выключая свет над рабочим столом.
В помещении повисает сумрак. Я вижу её силуэт, приближающийся к прутьям. Опять ощущение, будто я в передвижном цирке главный аттракцион и гвоздь программы. Не иначе. Только почему-то с приближением Нины Морелли к прутьям камеры всё явственнее ощущаю, что тигр тут не один. Светлые глаза женщины смотрят устало и пристально, так что и говорить ничего не хочется. Я знаю этот взгляд, вижу его каждое утро в зеркале. Взгляд человека, уверенного в своей силе, в своих возможностях, в правоте своих слов. Непоколебимая решительность. Такую ничем не прошибить — проще убить. Волоски на предплечьях встают дыбом. Я буквально шкурой ощущаю электричество. Интересно, каково это — обладать такой женщиной? Мотаю головой, отгоняя дурацкие мысли. Гематома слегка пульсирует, стоит тряхнуть чуть сильнее.
— Эй, шериф! — окликаю женщину уже на пороге. Останавливается, вглядываясь в темноту моей камеры.
Хочу сказать какую-нибудь сальность, но в голову отчего-то ничего не лезет. Может, выпивки попросить?
— Да, Рамлоу?
— Спокойной ночи! — выдавливаю вместо требования подать бухло.
Морелли кивает, и исчезает за дверью. Спокойной ночи? Серьёзно?! М-да… Парень, ты только что облажался.
***08.20.2018 6:09 a.m
— Кофе будешь? — раздаётся где-то над головой, и я подскакиваю на нарах.
Ещё несколько секунд знатно торможу, пытаясь понять, кто со мной разговаривает и где я нахожусь, черт возьми. Помотав головой, припоминаю прошедшую ночь.
— Который сейчас час? — сажусь, отирая ладонями лицо.
— Ранний. Кофе с сахаром?
— Три кусочка. А так можно было? — удивляюсь, соображая, не шутит ли Морелли. — Чего не дома в тёплой постельке с муженьком?
— Можно было, — протягивает мне кружку с эмблемой рейнджеров, полную почти до верха.
На часах шесть утра. Значит проспал всего пару. Я так замотался за истекший день, что вырубился и не услышал, как она вернулась. Морелли опирается бедром о край рабочего стола, скрестив ноги, и прищуриваясь, пьёт кофе. Вид у неё такой же помятый, как и у меня. Хотя надо признать, её это нисколько не портит. Интересно, сколько лет ей, ну так, навскидку? Не тридцать. И не под полтинник. Лет тридцать семь? Сорок?
— Так чего тебе не спится, ищейка? Раннее утро ведь. Нежилась бы ещё с муженьком, а не пёрлась на работу…
— Не твоё дело, — отмахивается, пряча зевоту в кулак.
Не выспалась. А ведь и правда, чего ради бежать на два часа раньше на работу, когда можно поспать. И кофе этот ещё… Может, прозвучит глупо, но я не припомню, чтобы кто-то подавал мне кофе в постель. Пусть и тюремную. От кружки поднимается манящий воображение аромат.
— Шериф, мне надо совершить утренний ритуал! — делая глоток крепкого, сладкого кофе, понимаю, что проснулся не только я, но и стояк и надо бы как-то добраться до туалета.
— Попробуешь удрать, я тебя пристрелю без раздумий на месте, — предупреждает она, отпирая дверь камеры, — на вот… Полотенца там есть. Бумажные.
Протягивает новую зубную щетку, тюбик пасты и мыло. И меня снова выносит. Я застываю на пороге, подбирая слова. Любые. Цензурные, нецензурные — не важно. Лишь бы не выглядеть так, будто язык проглотил.
— Я подумала, тебе пригодится, — пожимает плечами, кивая в сторону узкого коридора, — тебе туда, первая дверь налево. На окнах решётки, черный выход в другой стороне, так что сразу говорю — удрать не получится. Будь умницей, приводи себя в порядок и возвращайся в камеру, и мы поговорим…
В мутном зеркале над раковиной в туалете отражается не бритая, помятая физиономия. Наспех привожу себя в порядок, перекатывая во рту мятную пену. С чего вдруг такая забота? Чем это я заслужил к себе человеческое отношение, да ещё и в тюряге? Ну, ладно, не в тюряге, а в изоляторе временного содержания. Не понятно и интригующе. Чёрт бы побрал торчащие во все стороны, дико вьющиеся волосы. Кое-как сладив с причёской, возвращаюсь в зал. Шериф неотрывно смотрит несколько секунд, чему-то ухмыляется, и кивком головы отправляет меня обратно в камеру.
— Рассказывай, красавчик, куда и зачем ты едешь? Я ведь не поверю, что ты просто покататься из Вашингтона до Мексики надумал, — замок с грохотом запирается за моей спиной.
— Ну, не поверишь… А дальше — что? Досье на меня ты уже видела. Кто я — знаешь. Я ничего не натворил, так что задерживать меня не имеешь права дольше суток, — потягивая кофе, рассматриваю её в ответ.
— Я ещё твою машину не обыскала на предмет наркотиков. Через пару часов приедет кинолог, вот тогда и поговорим, — словно опытный дуэлянт, отбивает мою пробную атаку, равнодушно глядя поверх своей кружки с кофе.
— За какие грехи ты решила меня придержать в стойле? — уточняю. — Симпатии я у тебя не вызываю, правонарушений на мне нет…
Шериф смотрит так, что мне становится не по себе. Словно видит насквозь. Этот чертов проницательный взгляд заставляет нервничать. Я невольно тяну пальцы к затылку, проверяя, как заживает ранка. Фигня, бывало и намного хуже, но мой непроизвольный жест не остаётся незамеченным.
— Я надеюсь, что мне не нужно вновь заковывать тебя в наручники?
— Смотря для чего, — ухмыляюсь, откровенно не понимая, к чему она клонит.
— Сядь на скамью ко мне спиной, прижмись к решётке, осмотрю, как заживает.
— Да нормально, как на собаке заживает, — отмахиваюсь, понимая, что робею.
Неожиданный поворот, признаться. Нет, меня и молодые медсестрички осматривали, и врачи лапали, и просто много барышень, но почему-то это меня ещё ни разу так не смущало. Чувствую себя круглым дураком, если честно и не знаю, куда себя деть. Под взглядом шерифши замираю, как олень в свете автомобильных фар — бери и стреляй, как в тире, всё равно не убегу. Какого хрена со мной творится?
—Давай уже, собака, садись на скамью. Больно не будет, крутой мужик, — смеётся, спокойно дожидаясь моего подчинения.
Её уверенность в своих силах поражает. Невозможно не отметить, что сей факт здорово сбавляет градус моего бешенства и интригует до потери здравого смысла, чего уж там. Как такая маленькая, мягкая, физиологически более хрупкая и физически слабая женщина справится, если я решу выйти отсюда во что бы то ни стало? Только если пустит мне пулю в лоб.