– Помогите, – кинулась она к ним.
– А бутылочку поставишь? – прищурился один из них, пузатый, как тот дядя – недобросовестный жилец. Карина обомлела: да это он и был!
Она пообещала всем по «пузырю». Мужики взвалили ящик на плечи, и началось долгое блуждание по лабиринту улиц под дождём. Карина вдруг напрочь забыла, где живёт. Мужики устали и разбрелись кто куда...
Карина куда-то звонила, плакала в трубку. Приехала грузовая «газель», и вскоре ящик стоял в комнате на двух табуретках. В квартире толклись незнакомые люди, ели, пили и разговаривали о своём, не обращая внимания ни на Карину, ни на ящик... На диване перешёптывались тётеньки. И вдруг зазвонил телефон.
Семь утра, за окном – сырой весенний рассвет. Размазывая по лицу слёзы и неукротимо вздрагивая от рыданий, Карина поднесла надрывающийся телефон к глазам. Звонила Слава.
– Что у тебя с голосом? Карина! Ты плачешь?
Карина рыдала уже от счастья.
– Всё хорошо, Слав...
– Так, выкладывай. Что стряслось?
– Ничего... Правда ничего. Мне просто сон... сон дурацкий приснился.
Она не стала пересказывать этот сон – просто слушала голос Славы и тонула в нём. А вечером позвонила Наташа.
– Я к тебе заеду, – загадочно сказала она.
Жена дяди Виталика приехала через час – с букетом цветов и огромной шоколадкой.
– Это от Славы. Шоколадку она просила купить самую большую, какую только можно найти... И обязательно с орехами.
А в телефоне Карину ждало письмо:
«Солнышко, пожалуйста, не плачь. Я тебя люблю. Целую крепко».
Не разреветься было невозможно.
Май взорвался душистым ураганом яблоневого и сиреневого цвета. Слава прислала сообщение:
«Осталось немного. Скоро увидимся. Отгадай по ушам, где я :-)».
К сообщению прилагалась фотография – трое бойцов в песочно-коричневом камуфляже, сидевших на зелёной травке спиной к объективу. На Карину смотрели три одинаковых, бритых под ноль затылка. Она долго всматривалась, честно пытаясь угадать; смех и слёзы сливались в один мучительный ком в горле. Но теперь это была светлая мука, каждый день которой приносил надежду. Чёрный спрут опасности всё равно не дремал, готовый в каждый миг выпустить щупальца, но солнце прогоняло его.
И наконец ослепительный луч счастья ворвался в сердце:
«Встречай. Прибываем самолётом 4 июля 21.00».
Позвонила Наташа, тоже получившая весточку.
– Господи, возвращаются! Живые!
Она тоже плакала и смеялась. Карина заехала за ней; в квартире стоял тёплый и вкусный дух: конечно же, Наташа приготовила на радостях целое пиршество.
И вот они ждали в аэропорту, вздрагивая от гула двигателей: не тот ли самолёт приземлился? Не их ли родной?
– Когда папа прилетит? – прыгала от нетерпения Лена.
– Скоро, уже совсем скоро, – улыбаясь и смахивая слёзы, повторяла Наташа.
«Она – жена, – думала Карина, глядя на неё. – А я – кто?..»
Ей хотелось называться женой Славы перед Богом и людьми, но она довольствовалась этим званием лишь в своём сердце. Липы кивали и шелестели душистым медовым хмелем.
И сердце же помогло ей отличить гул их долгожданного самолёта от всех прочих. Карина просто знала: это они. Они прилетели. Они дома, на родной земле, живые.
Бойцы выходили из автобуса – в том же камуфляже, какой Карина видела на снимке. Вот дядя Виталик закружил Лену на руках, а в следующий миг Наташа прильнула к его груди.
Закатные лучи озаряли всё вокруг медовым золотом. С подножки автобуса соскочил боец в чёрной бандане и с сумкой на плече. «Весёлый Роджер» скалил зубы, а светлые глаза бойца блестели стальными искорками. Он задумчиво замер, словно впитывая в себя тёплое пространство летнего вечера, безмятежность неба, янтарный уют мирного заката. Он просто радовался жизни.
Взгляды встретились. К задумчивости добавилась нежность, твёрдые губы Славы чуть приметно дрогнули уголками – даже не улыбка, а едва намеченный пунктир. Но жирных линий и не требовалось: всё было в глазах. Сумка опустилась на асфальт, руки выпрямились вдоль тела, готовые вот-вот протянуться к Карине. Все вокруг обнимались и целовались, а они стояли и смотрели друг на друга. Карина вглядывалась в любимые черты. Загар? Налёт усталости? Сердце ёкнуло холодящей болью: тонкий шрамик через бровь, которого раньше не было... Любящий взгляд замечал всё. Сколько раз Славе довелось смотреть смерти в глаза? Впрочем, это уже не имело значения. Сейчас их связывала тёплая нить жизни.
Руки приподнялись и протянулись к Карине, которая стояла напряжённая, как бегун на старте. Уже в следующий миг щека прижалась к щеке, и медвежьи объятия выдавили из лёгких Карины весь воздух. Никто не бросал на них удивлённых или косых взглядов: все знали, что они – сёстры. И лишь объятия Славы говорили: «Моя жена». У них и фамилия была одна – в загс ходить не надо. Дома будет всё: губы прильнут к губам, прошепчут: «Любимая», – и земля с небом не посмеют осудить. Никто не посмеет.