– Ну, что? Сажайте, всех не пересажаете! – блеснула она красивым, белым оскалом ровных зубов.
– Горшкова Марина Алексеевна? – ледяным служебным тоном сказала Слава. – Пройдёмте.
Они встречались полгода. Профессия у Марины была творческая – режиссёр массовых мероприятий, а темперамент – бешеный. В постели это всегда была сладкая, никогда не приедающаяся феерия; Марина стремилась доминировать, и Слава с усмешкой позволяла ей верховодить, это забавляло её. Но вот общение с этой девушкой походило на катание на американских горках: не угадаешь, на какое слово она обидится, когда взбрыкнёт, когда улыбнётся, а когда смертельно оскорбится. Как там в поговорке? «Настоящая женщина может сделать из ничего три вещи: салат, шляпку и скандал». Шляпок Марина не носила, салаты не любила, а вот скандалы устраивала виртуозно. Разрыв тоже был её инициативой. Слава справилась с этой болью. В душе она чувствовала: ничем иным всё это кончиться не могло.
Это было давно. Марина сперва не узнала её голос, а потому рванулась:
– Никуда я не пойду! Амбал тупой.
– А вот за оскорбление представителя власти при исполнении, Мариночка, можно и схлопотать, – хмыкнула Слава.
Ей ничего не стоило перекинуть девушку через плечо и унести с площади. Та брыкала ногами, орала и пыталась бить Славу по спине кулаками – тщетно. На пустой автобусной остановке в сотне метров от площади Слава поставила Марину на ноги. А та, щурясь, всматривалась в неё, и в её взгляде сквозило недоумение, ошеломление и узнавание.
– Погоди, погоди... Не может быть... Нет, тебя я ни с кем не спутаю! Слава?!
Слава не собиралась открываться бывшей девушке. Она хотела просто оттащить её подальше от этой заварушки и отпустить, но после этого пришлось снять шлем и закатать вверх балаклаву.
– Значит, ты. – Голубые глаза сверкали блеском инея, а розовые губы горько скривились. – Ну, привет.
– Привет. Сколько лет, сколько зим, как говорится. Позволь спросить, какого хрена ты здесь делаешь? – Нет, былые чувства не всколыхнулись в Славе, всё уже давно остыло, но, утаскивая девушку с площади, она повиновалась порыву – уберечь от неприятностей. У неё была такая возможность, и Слава её использовала.
– А позволь спросить тебя: почему ты не с нами? – колко блеснула глазами Марина в ответ. – Почему ты по другую сторону баррикад? Просто тупо исполняешь приказы, да?
– Я на службе, – сухо ответила Слава. – А всех этих парадов, акций и прочей движухи не одобряю. Никогда не участвовала и не собираюсь.
– Знаешь, кто ты? Ты – трусливый предатель, – выплюнула девушка.
– Можешь думать обо мне всё, что хочешь, мне пофиг. Но свой посильный вклад в дело я внесу. Сядь.
Марина заартачилась. Конечно, она рвалась обратно на площадь, к своим, и пришлось усадить её с применением физического убеждения. Защёлкнулись браслеты, и девушка оказалась прикована к железному столбу, подпиравшему крышу остановки.
– Посиди, пока всё не закончится. – Слава натянула маску и надела шлем.
– Это произвол! – кричала Марина. – А если на меня нападут? А если в остановку врежется машина? Это оставление в опасности! Отстегни меня немедленно! Я буду... жаловаться! – Она дёргала руку, но где уж там. Браслеты только лязгали о столб.
– Делай, что хочешь, мне по барабану. Но одним протоколом сегодня будет меньше, – сказала Слава.
– Ты с ума сошла! Я замёрзну тут! – В голосе Марины напористая злость сменилась плаксивыми нотками.
– Я принесу тебе чай, – усмехнулась Слава.
Она сходила к служебной машине и взяла термос Виталика. Там был крепкий чёрный чай с лимоном и сахаром. Вернувшись к остановке, она вручила его Марине.
– На. Пей из крышки. Всё теплее будет.
Драчунов «упаковали», «радужных» рассадили по машинам, остались только плакаты на снегу да столы с никому не нужным угощением. Полиция уже изымала его в качестве улик, но Слава подозревала, что улики эти могут исчезнуть в желудках сотрудников. Термосы с чаем обнаружились и тут, да в пылу стычки она не обратила внимания. «Надо было отсюда взять», – пришла в голову запоздалая мысль.
Группа уже села в машину. На сиденье в углу дрожал щупленький парень с окровавленным носом, без наручников.
– Ещё раз сунешься в эти дела – испугом не отделаешься, – сказал ему Батя. – Можешь и срок схлопотать.
– Да пошли вы все, – проскулил парень.
– Дома поговорим, – буркнул старший.
А Виталик спросил:
– Ребят, мой термос никто не видел? Чайку охота... Холод собачий.
– Видел, видел, – усмехнулась Слава. – Он на остановке «Улица Гоголя».
– А что он там делает? – удивился Виталик.
А термос изливал последние капли чая в крышку, которую Марина поставила рядом с собой на сиденье, управляясь одной рукой. Движение на прилегающих к площади улицах было перекрыто, и остановка по-прежнему пустовала, а на призывы о помощи, видно, никто не откликнулся. Слава неторопливо вышла из машины и расстегнула браслеты.
– Допивай побыстрее. Термос надо вернуть.
Девушка колко зыркнула на неё светлыми, как ясное январское небо, глазами, выпила остатки остывшего чая и отдала термос. Батя тем временем высадил паренька и сказал ему вслед:
– Домой, понял?
Им со Славой было достаточно одного молчаливого взгляда глаза в глаза, чтобы понять друг друга. Батя ни о чём не спрашивал, Слава – тоже. А Виталик обескураженно перевернул пустой термос, вытряхивая капельки.
– Вот и попил чайку...
Сегодня стало меньше не одним, а двумя протоколами.
*
Два парня курили на балконе, набросив на плечи куртки. Зимний сумрак дышал острым холодом, скрывая лица ребят. В одном из окон соседнего дома мерцала ёлка.
– Слушай, ну, Каринка классная. Красотка прямо. Модель.
– Ага... Недотрога вот только.
– Ничего. Все они недотроги до первого *уя.
– Я думал, ты с Лилькой встречаешься.
– Да пошла она в жопу. Сука тупая. И шлюха. Нет, только Каринка. Я не я буду, если она не станет моей! – В голосе парня слышалась хрипотца мечтательного вожделения.
– Слушай, Дэн... Не советую. Если что-то пойдёт не так... Хана тебе, браток. У неё сестра – мент.
– Ну и чо? У меня одна тёлка была – вообще в прокуратуре работала. Все бабы одинаковые, независимо от места работы. Трахаются точно так же.
– Не, Дэн, ты её не видел. Это она тебя вые*т. И ноги вырвет.
– Каратистка, что ли?
– Чёрный берет.
– Гонишь...
– На*уя мне гнать? Серьёзно...
– Там баб не бывает.
– Это не баба, Дэн. Это два метра твоей смерти. За базар отвечаю.
Окурок, мелькнув оранжевым огоньком, полетел с балкона на улицу.
– Ладно, Серый, харэ жопы морозить. Пошли, бухнём ещё.
– Пошли. Девчонки ещё не все в хлам, может, и срастётся с кем-нибудь...
Тот, кого называли Дэном, мусолил в кармане ампулу.
*
Как назло, в новогоднюю ночь Славе выпало работать. Настроение слякотно колебалось около нуля, в груди засела тупая тоска, которая отравляла любой проблеск улыбки, подкашивала на корню малейшую радость. Хандра, депрессняк – неважно, как это называлось. Важно было то, что Карина сказала «я люблю тебя», но летать на крыльях счастья Слава не могла. Не верилось, что они вообще были у неё, эти крылья. Рождённый ползать...
Не везло ей в любви, что поделать. Надоело раз за разом штопать порванное сердце и мысленно материть себя за то, что опять сняла броню. Неужели теперь придётся отгораживаться «бронежилетом» ещё и от Карины? Ну, не верила она, что молодые могут любить всерьёз, осознанно, не просто отдаваясь страстям, а работая над каждым кирпичиком этого чувства. В возрасте Карины Слава о любви вообще почти не думала. Сначала в её жизни были учёба и спорт, потом – работа. И попытки разобраться в себе. Принятие себя «как есть». Первые шажки навстречу этому светлому чуду, поиск его, обошедшийся её сердцу большой кровью. Она и сейчас-то не была уверена, что научилась любить – она, взрослый, состоявшийся человек! Что уж говорить о юных девочках...
Впрочем, на работе хандрить было некогда. Всю полицию перевели на усиленный режим несения службы: народ в праздник хулиганил, напивался, дрался. Массовые гуляния не обходились без беспорядков – это уж как водится. Однако за час до наступления Нового года поступило задание – подпольное казино.