Слава всё-таки оставила в её комнате тарелку, на которую положила по паре ложек каждого салата и пару кусочков вырезки.
В половине девятого Лиля позвонила. Судя по голосу, уточка уже где-то порядком наклевалась.
– Сла-ав... Я в «Алых парусах»... Тут ресторанчик японский, такой классный! Жду тебя!
Оделась Слава быстро, вот только уйти получилось не так скоро. Стоило звякнуть ключами, как в прихожей появилась Карина.
– Куда ты?
Сестрёнка нервно стискивала замком пальцы, а на лице застыла отчаянная, скорбная тревога. Она будто провожала Славу на войну и видела её в последний раз в жизни.
– Встречусь кое с кем, – коротко ответила Слава.
– Я не пущу тебя. – И Карина повисла на её шее.
Она вцепилась так крепко, что оторвать её, не сделав больно, было невозможно. Слава пыталась разнять её руки мягко, но судорожная хватка Карины становилась только сильнее.
– Солнышко, ну всё. Пусти. Всё будет хорошо, я обещаю. Клянусь.
Слава вырвалась из её объятий с половиной кровоточащего сердца – другая половина осталась там, у рыдающей сестрёнки.
В торговом центре «Алые паруса» можно было заблудиться. Слава минут пятнадцать плутала в поисках ресторана японской кухни и насилу нашла – на третьем этаже. Уточка уже запихивала в свой клювик роллы, а заметив Славу, с набитым ртом радостно замахала ей рукой:
– М-м! Привет!
В японском ресторане персонал сплошь блистал славянской внешностью. Слава сделала заказ наугад: еда сейчас значения не имела. Она пришла сюда не ради ужина, а ради дела. Дела чести.
– Слушай, я так рада тебя видеть! – защебетала Лиля. – Настроение – просто мрак... Рассталась с этим козлом Дэном...
– Что за Дэн? Чем этот козёл посмел тебя обидеть? – Лицо Славы было непроницаемой каменной маской, в голосе – самый вежливый и невинный интерес, но ушами она ловила каждое слово.
А изрядно поддатая Лиля принялась словоохотливо делиться своими неурядицами. Даже если бы Слава не спрашивала, она всё равно выплеснула бы наболевшее. Через десять минут непрерывного щебета Слава уже знала, что Дэна звали Денисом Уваровым, что он учился на последнем курсе «меда» и был жутким бабником, изменял Лилечке направо и налево. Клювик поведал также и о том, что в последний раз Дэн сделал это прямо в новогоднюю ночь.
– Ну, ты помнишь нашу Алинку, да? Вот. Опять у неё собрались. Сестра твоя... кхм... тоже там была. – При упоминании Карины Лиля скорчила неприязненную мину. – Ну, короче, сначала всё нормуль было, ели-пили, под музончик топтались, киношку глядели. Алинка вырубилась опять раньше всех, как обычно. Куранты отбили – девчонки по одной расползаться по домам начали. Остались в итоге мы: я, сеструха твоя, Надюха и парни. Ну, Дэн с Серым. Надюха уехала, Каринка носом клевать начала, а мне что-то сухариков захотелось – ужас просто. Вот прям хочу сухариков, и всё. Ну, там рядом круглосуточный супермаркет был, туда я и пошла. Зависла там немножко, ходила-бродила, то, сё... Ну, знаешь, как это обычно бывает: пошла за сухариками, а накупила вдобавок ещё всякой незапланированной хрени. Чипсы-шмипсы, шоколадки-шмоколадки... Возвращаюсь, а там – картина маслом: сестрёнка твоя лежит голяком и дрыхнет, а этот козёл штаны застёгивает. А Серый – под столом, бухой-бухой. Вообще никакой. Ну, вот как это называется? Слав, ты прости, что про сестру твою так говорю, но больше не подруга она мне. Взяла и переспала с моим парнем! И, главное, ещё после этого дрыхнет сном праведника! Вообще никакой совести... А Алинка даже не проснулась, представляешь?
Ледяная ярость заставляла губы Славы каменеть и жёстко сжиматься: шлейф грязи начинал разворачиваться, первые сороки уже приготовили хвосты. Слушать этот трёп было невыносимо, но Лиля осветила события с другого ракурса, дополнив картину. Уточка, щёлкая клювом, не подозревала, что даёт свидетельские показания.
Тут у Лили в сумочке запел Таркан.
– У меня зазвонил телефон, – дурачась, процитировала она. И продолжила, доставая гаджет: – Кто говорит?
– Слон, – усмехнулась Слава.
А клювик негодующе скривился:
– Нет, Дэн! Чего ему надо? Всё уже выяснили, всё друг другу сказали...
– Ответь, – посоветовала Слава.
– Да пошёл он в жопу! – И девушка, сбросив звонок, кинула телефон в сумочку.
Она приняла на грудь пива, и ей, естественно, захотелось в дамскую комнату. Сумочку она оставила под надёжным присмотром Славы, и та, улучив момент, «срисовала» себе номер Дэна. Никакого желания дальше общаться с Лилей не было, Слава узнала всё, что хотела.
– Прости, Лилечка, меня срочно вызывают на работу, – соврала она.
– В Новый год? – изумлённо клацнула клювом разочарованная уточка.
– Рабочий график у меня ненормированный, сама понимаешь. Могут вызвать и с выходного, и с отпуска. Было приятно с тобой поболтать. Извини, мне пора.
Тревога звала её домой, пела стрункой в морозном воздухе. «Карина», – звенела она. Слава гнала машину, наплевав на ограничение скорости, пару раз её заносило на покрытой ледяным накатом дороге. Окровавленная половинка сердца стучала, рвалась стать целым.
Слава дважды уронила ключи, когда открывала дверь квартиры. Замок вредничал, некстати не поддавался, и она была уже готова вышибить эту проклятую дверь... Но та была железная – голыми руками не выбьешь.
Наконец она ворвалась в прихожую. В комнатах было темно, свет падал только из ванной... А на полу, в полосе этого света, лежала Карина.
Живая.
Она морщилась от ушибов, а в ванной валялась перевёрнутая табуретка. Подняв взгляд чуть выше, Слава увидела краешек верёвки, свернутой смертоносной петлёй.
Наверно, у неё был такой дикий, осатаневший взгляд, что сестрёнка в ужасе поползла от неё, забилась в угол.
– Я... Я упала, – лепетала Карина, вздрагивая всем телом. – Услышала ключ... ключ в замке... И пошатнулась... Прости... Слав, я больше не... буду...
Слава не помнила себя, не чувствовала, не слышала ничего, кроме пронзительного свиста боли. Рука сама выдернула ремень и принялась охаживать Карину по ягодицам, по бёдрам, по спине.
– Что ты творишь?! – рычала боль. – А о матери ты подумала? О матери, которая свою жизнь отдала, чтобы жила ты... И ты хочешь, чтобы это было зря?!
Карина сжалась на полу комочком и только вздрагивала. Маленькая, хрупкая, как чувство в груди. То самое, на тонких лапках. Оно уже из последних сил хрипело, слишком беспомощное под ударами, которые могли убить его, захлестать насмерть, и Слава уронила ремень. Пряжка звякнула, а следом на пол опустилась она сама – на колени рядом с сестрёнкой.
– Карина... Карина, а обо мне ты подумала? – сипло шептала она, гладя дрожащими ладонями мокрые от слёз щёки девушки. – Девочка... Ведь ты – всё, что у меня есть на этом свете.
Она не плакала – не могла. Лишь колючие отголоски царапали глаза, а грудь разрывалась от дыхания: слишком много воздуха было. Ладошки Карины легли на её щёки.
– И ты тоже – всё, что у меня есть, – серебристым полушёпотом дохнул родной голосок.
Броня сдалась, треснула. Пусть лучше будет больно сердцу, она была готова к боли, лишь бы Карина жила. Всё что угодно – за её жизнь, за её улыбку.
– Я люблю тебя, принцесса.
Приоткрытые, мокрые от тёплых солёных ручейков губы Карины порывисто дышали, прося поцелуя, а в глазах мерцал измученный свет счастья – радуга после грозы.
– Я так ждала, когда ты это скажешь...
Слава коснулась поцелуем её ресниц, потом скользнула губами по щекам, и только потом согрела дыханием ротик. Тот уже дрожал в готовности, сам тянулся за нежностью – самый красивый, самый сладкий и желанный на свете. Слава с ума сходила по этим губкам, боясь себе в этом признаться, а теперь они сами податливо и шелковисто раскрылись навстречу. Язычок Карины сперва робко отпрянул, покорно прогибая спинку, но потом начал ластиться юрким зверьком. Не разрывая поцелуя, Слава подхватила её на руки и выпрямилась. Пальцы Карины ворошили её короткие волосы, другая рука тесно и жарко обнимала за шею.
Слава опустила её на кровать, тут же сбросила на пол куртку, расшнуровала и скинула ботинки. Карина в трикотажных пижамных шортиках и майке казалась совсем юной, опьяняюще чистой и невинной – несмотря на то, что случилось с ней. Прильнув к Славе, она прошептала: