Слава не простила. Холодная невидимая стена отделяла её от той семьи, не позволяя подружиться с сестрёнкой, а красивую и молодую жену отца она просто видеть не могла. Впрочем, с годами приходило понимание: не стоит искать козла отпущения. Виноватых никогда нет, как и правых, потому что каждый вносит свой вклад в этот горький комок боли. И Светлана-разлучница, наверное, не старалась специально увести отца, просто... так получилось. Встретились двое – женатый мужчина и разведённая женщина с маленькой дочкой, полюбили друг друга. Наверно, это было их выстраданное, наконец-то найденное счастье, которого они не смогли обрести в своих прежних браках. Надо ли их за это винить?
Вот только маму уже было не вернуть. И это сидело в сердце Славы холодным стерженьком отчуждения, заставляя её рот жёстко сжиматься, а глаза блестеть светлыми льдинками.
Но она всё-таки купила для сестрёнки шоколадку – большую, дорогую, с орехами. Купила бы и букет цветов, но повод для встречи был уж очень невесёлым. Гроб с телом уже стоял в квартире на двух табуретках. Взглянув в лицо отца, Слава вдруг не обнаружила в своём сердце к нему никакой вражды и обиды. Всё ушло, растаяло в огне церковной свечки, зажжённой в изголовье, осталась только смутная усталая грусть. Светлана, в чёрном платье и чёрной кружевной накидке на голове, поднялась ей навстречу – заплаканная, без макияжа, но всё равно красивая и ухоженная.
– Спасибо, что пришла. Я никогда не была против твоего общения с отцом... Жаль, что вы прожили жизнь вот так... Врозь. Но теперь уже... Что уж теперь говорить.
Слёзы набрякли на её глазах крупными каплями, губы задрожали. На диване и креслах какие-то пожилые тётеньки в платках разговаривали шёпотом, у окна стояли мужчины – вероятно, коллеги отца. Все невольно посмотрели на Славу – впрочем, она привыкла к такой реакции. Наружность у неё была примечательная.
– Карина у себя в комнате, – шепнула Светлана. – Иди, хоть поздоровайся с ней. Сёстры вы всё-таки, хоть и не кровные. – И неопределённо указала в сторону двери.
Слава, подумав, для начала постучалась.
– Да, входите, – через несколько секунд ответил девичий голосок.
Слава вошла. Комната как комната: кровать, стол с компьютером, шкаф, книжные полки. На окне – римские шторы. В кресле за столом, уронив худые руки на колени, сидела девушка-старшеклассница в длинной чёрной юбке и такого же цвета водолазке. Юбка была ей не по возрасту: такая больше подошла бы тем тётенькам в гостиной. Каштановые волосы невероятной густоты падали ей на спину косой толщиной в руку, а ресницы даже без слоя туши на них казались «мальвиньими». Её реакция на Славу не отличалась от прочих – такой же удивлённый, даже чуть испуганный взгляд. Ну, ещё бы... Одно дело – видеть баскетболисток по телевизору и совсем другое – у себя в комнате, сравнивая их рост с платяным шкафом с антресолями. Да ещё и таких атлетически сложенных, в камуфляжных штанах военного фасона с накладными карманами, кожаной куртке с кучей блестящих молний и чёрной бандане с «Весёлым Роджером». Последнюю Слава напялила прямо перед выходом из дома – дабы не шокировать людей на похоронах своим пятимиллиметровым ёжиком, которым ей вздумалось обзавестись в невыносимую летнюю жару. Жара ушла вместе с грозами, а волосы росли, увы, слишком медленно. Ребятам в отряде – всё равно, многие стриглись ещё короче, а обычным людям и без причёски хватало впечатлений от её внешности.
– Привет... Ты меня, наверно, не помнишь. – Она положила шоколадку на стол рядом с клавиатурой. – Я – Слава.
– Привет, – без улыбки ответила Карина. – Я знаю, кто ты. Мама говорила, что ты придёшь. – И посмотрела на шоколадку: – Это мне?
Слава тоже без улыбки кивнула. А уголки губ девушки чуть дрогнули:
– Спасибо...
Её, грустную, растерянную и невыносимо милую, хотелось прижать к груди и успокаивать, гладить по этим умопомрачительным волосам... Конечно, она была совсем ни в чём не виновата. Ни в комке горькой боли, ни в стуке земли о крышку маминого гроба, ни в этом ледяном стерженьке отчуждения под сердцем у Славы.
– Можно присесть?
Карина торопливо смахнула с табуретки свёрнутые джинсы с джемпером и перебросила на кровать. Слава села напротив сестрёнки. Довольно близко – так что её огромные, длинные ноги огородили с обеих сторон ноги Карины. Стерженёк таял, жёсткие клещи непримиримости отпускали сердце – а всего-то лишь стоило посмотреть этому чуду с ресницами в глаза. «Эти глаза напротив – чайного цвета» – точь-в-точь как в старой песне.
– Даже не знаю, что сказать, – призналась Слава. – Слова не помогут, наверно.
– Не надо ничего говорить. – Карина теребила ткань юбки, в которую её, наверно, обрядила мать по траурному случаю. Старушечий фасон. Ещё подобные юбки носили цыганки, только поярче расцветкой.
Карина только что закончила девятый класс, но уже сейчас строила планы на будущее. После школы она собиралась учиться на психолога.
– Инженером людских душ быть хочешь? – усмехнулась Слава.
– Типа. А ты в полиции работаешь? – Сквозь скорбную пелену в глазах Карины пробивались искорки детского любопытства, а пальцы продолжали крутить чёрную ткань на коленях.
– Угу. – Слава сама не знала, куда деть руки, поэтому засунула в карманы.
– Я люблю сериал «След», – сказала Карина. – Знаешь, ты чем-то на Майского похожа. Только без бородки.
– Понятия не имею, кто это, – усмехнулась Слава. – Телек не особо смотрю, некогда.
Они поболтали о том, о сём. Славе хотелось отвлечь Карину от грустных мыслей, и кажется, у неё это получалось. Это было совсем не обременительно, она сама отогревалась, и острая многолетняя ледышка в груди таяла.
В комнату заглянула Светлана.
– Карина, пора... Вынос.
Сразу повеяло скорбным холодом, сестрёнка побледнела, окаменела и ушла в себя, сосредоточенно поднявшись на ноги. Слава тоже встала. Рядом они смотрелись, как юная берёзка и дуб.
Гроб вынесли во двор и снова поставили на табуретки. Народ собирался: вот уже человек сто толпилось у подъезда. Кто все эти люди? Слава понятия не имела. Светлана постоянно вытирала слёзы, а глаза Славы оставались сухими. Плакала она в последний раз, дай Бог памяти... Нет, не вспомнить. В детстве, наверно. Её сейчас беспокоила только Карина: хотелось оберегать её, поддерживать. Снова стать рыцарем.
– Обопрись на мою руку, если станет трудно стоять, – шепнула она сестрёнке.
– Спасибо, Слав. – Лёгонькая девичья ручка щекотно просунулась под локоть.
Слава хотела заскочить всего лишь на минуточку, на час дня у неё был запланирован спортзал, но теперь она не могла уйти – села в автобус рядом с Кариной.
На кладбище было светло и тихо, солнечные зайчики пробивались сквозь берёзовые кроны. Батюшка взмахивал кадилом и тянул нараспев слова молитв. Когда гроб опускали в могилу, Светлана в неудобной обуви на каблуках оступилась и упала на колено, и двое мужчин помогли ей подняться. Одна из диванных тётенек, стоявшая рядом со Славой, прошептала:
– Плохая примета. Кто на кладбище упал, тот сам вскоре...
– Типун вам на язык, – перебила, нахмурившись, Слава.
Сама она в приметы не верила, но эти слова прозвучали рядом с Кариной и могли её расстроить. Впрочем, сестрёнка была погружена в беломраморную задумчивость и, казалось, ничего не слышала и не воспринимала сейчас. Слава присматривала за нею в оба и была в любой миг готова подхватить, когда та подошла к могиле, чтобы бросить комок земли на гроб.
– Платочек, в который плакали, тоже надо в могилку кинуть, – сказала тётенька, знаток похоронных обычаев. – Чтоб больше ни о ком слёз лить не пришлось.
Белый комочек ткани упал в яму, и его скрыла брошенная с лопаты могильщика земля.