– Что? – спросил Дан с готовностью. – Я ничего не ощущаю, но со стороны может быть виднее.
Аль приободрился, покосился, снова опустил голову и понуро выдал:
– Если бы я знал... Мне кажется, что раздрай Нирута связан только с тобой. Он видит что-то, мне недоступное…
– Аль, – перебил Дан, – знаешь, а вот этого не может быть. Нирут… он наш, конечно, но он все-таки немного в стороне… Нет. Немного наднами. Или много. Неважно. А ты не рядом, ты внутри. Я не знаю, как объяснить… Ты знаешь меня лучше меня самого, или чувствуешь, или понимаешь. Поэтому ты, пожалуйста, сразу говори, если тебе кажется, что я не в себе. А если я скажу, что ты неправ, дай мне по шее. Если сам не сможешь, Шарику скажи.
Зеленые глаза Алира мерцали.
– Нет, Дан… то есть да. Мы близки. Но не так, чтобы я понимал, что с тобой. Гай понимал… но может, просто потому что был умнее, умел анализировать, понимать твое состояние. У меня не получается. Я чувствую твое настроение, но сейчас это не настроение. Это что-то более глубокое.
– Кризис?
– Может быть, – горестно вздохнул Аль. Дан на всякий случай прислушался к себе. Внутренний голос молча пожал плечами и скорчил скептическую рожу.
– Давай с этим бороться, – предложил Дан. – Или с этим разбираться. Что могло привести меня к кризису?
– Я не вижу причин, – совсем уж сник эльф, застенчивостью не отличавшийся ни в каком виде. – Дело, конечно, не в Тике или Фрике, не в принце Генте и тем более не в Люме. Может… Ты человек, Дан, и психологически ты уже…
– Стар? – подсказал Дан. – А ведь пожалуй. Только я себя не ощущаю ни мудрым, ни все понимающим… Наверное, у настоящих стариков просто появляется время об этом обо всем думать, а мне как-то особенно и некогда. Типа суставы не скрипят, одышка не мучает, день занят… например, загоранием или плаванием… Я бред несу, Аль. А что делать будем? Может, меня безделье доводит до раздрая? Начнем работать – и все пройдет?
Аль очень долго смотрел на него непонятным взглядом. Дан уж отчаялся дождаться ответа, но торопить друга не хотел, и наконец тот покачал головой.
– Не то. Ты не в раздрае, это я как раз легко бы понял. Ты…
Дан вскочил (Черныш тоже подпрыгнул, гавкнул и заозирался в поисках опасности), подошел к креслу, что было сил тряхнул Аля за плечи и заорал:
– Да скажешь ты наконец внятно, что со мной? Что мнешься, как девица перед первой брачной ночью?
Взгляд Аля не изменился, и до Дана дошло, что он означает. Боль. Ему за меня больно, а я, бревно, ничего не понимаю.
– Помнишь, я просил тебя быть рядом, не давать мне становиться… магом в чистом понимании?
– Ну да. Конечно. Ты и не стал.
– А ты становишься.
Дан отпустил его и уселся на подлокотник кресла. Приплыли. Русская народная картина.
– Ты когда заметил? Давно? – Серебристая макушка качнулась. – Сразу надо было сказать.
– Заметить-то я заметил, – пробормотал Аль, – да не сообразил. Я и сейчас… даже не знаю, почему сказал… Это не так…
– Ты не хочешь верить, что это так, – перебил Дан. – Хотя… хотя и прав, чтоб тебя черти взяли. Потому и о старости заговорил. Не тело старится, а душа.
– Нет, – категорически сказал Аль, однако головы не поднял. – Это другое. Если бы старость души, ты и к нам становился бы равнодушен, а это не так. Это наоборот. Я чувствую… Я знаю, что ты нас любишь.
– Особенно тебя, – согласился Дан, – и не спорь. Давай думать. Формулировать. Тебя доконало, что я так равнодушно отреагировал не только на встречу с Тикой, но и на ее смерть? Что встреча с герцогиней меня не задела так, как должна бы? Что я не рванулся уговаривать Гента?
– Примерно так, – уныло признался Аль. – Глупо, да?
– Ни фига себе, глупо, – рассеянно произнес Дан. – Как раз не глупо… А раз я сразу сообразил, значит, и сам уже догадывался, что постепенно превращаюсь в бревно, которому ничего не интересно, кроме узкого мира… то есть нашей не-Квадры. Что делать-то будем?
Вместо ответа Аль вдруг встал и порывисто обнял Дана. Оставалось ответить тем же. Раз научился говорить мужчинам о любви, почему бы и не обнять, тем более что никакой сексуальностью здесь и не пахнет. Аль просто рад, что Дан ему поверил. Ну и как не поверить? Со стороны виднее. Так виднее, что даже сам уже в зеркале рассмотрел свою пресыщенную рожу.
Конечно, пылать юношескими страстями несерьезно. Как ни крути, психологически ему уже и правда ого-го, пусть телом молод и полон сил. Телом, стало быть, молод. Душой – стар? Провалиться, а почему Нирут умудряется не стареть, ему под третью сотню катит?
А потому что Нирут создал себе Квадру. То есть нечто вроде. Просто чтоб продолжать чувствовать себя человеком, оставаясь властителем. Люму всегда было наплевать на все. Жизнелюб Гент устал… Но Дан-то не устал! Допустим, наскучили назойливые девицы – отвернись и забудь. Не затронуло горе генерала Тури… А потому не затронуло, что горя как такового не было, то ли генерал ее тоже разлюбил, то ли экзотический зверь под названием Меч Квадры вообще в людях не разбирается. Дан хлопнул Алира по спине и получил в ответ. Черныш подумал, загрызть эльфа или он с хозяином просто играет, решил, что играет, и собрался поучаствовать. А так как этот щеночек весил ненамного меньше их самих, то от радостного толчка лапами они так в обнимку и рухнули, своротив кресло, и принялись хохотать и отбиваться от Черныша. Значит, Нирут в раздрае, потому что видит, как с Даном происходит то, от чего он сам мечтал избавиться.
И что теперь? В чем это вообще заключается: в том, что окружающее не трогает? Увы. Не трогает. На самом деле. Все, что причиняет боль или радость, только настоящие боль и радость, связано с не-Квадрой. Незатейливое счастье Шарика, грусть Алира, раздрай Нирута…
Кое-как распутавшись, они не стали вставать, расположившись на полу. Черныш покрутил головой и залег между ними, уютно пристроив голову на коленях Дана, а хвост – на коленях Аля, чтоб тому тоже было не обидно.
– У тебя только общие впечатления или конкретика? – спросил Дан. – Понятно, с Тикой… Кстати, герцогиню я едва не придавил, когда она про Гая спросила… Я спохватился вовремя, подумал, что ее и вовсе ничего вне внутреннего города не интересует. Сюда-то она как… Ясно. Нирут решил меня расшевелить?
По виноватой физиономии эльфа он понял, что не ошибся. А Нирут в раздрае оттого. что прокололся, не учел благоприобретенную мудрость Дана. И сообразительность. Нахватался от умных друзей. Что делать-то, Гай? Почему ты всегда здесь, но всегда молчишь?
– Ты так убивал прошлое, что у тебя получилось убить настоящее, – выдал Аль. Дан почесал в затылке. Собачьем. Черныш засопел. – Я же помню, как ты реагировал на… на разные события. Ты и сейчас не проедешь мимо эльфа, которого хотят сжечь, но будешь ли ты чувствовать то же, что и тогда?
– Не уверен, – согласился Дан. припомнив, как стучало в висках однообразное «никто не будет сожжен заживо». – Получается, сейчас я делаю осознанно и привычно то, что раньше делал от эмоций. Это плохо?
– Нет. Это не плохо. Это нормально, потому что ты действительно не можешь всегда оставаться таким, каким в тридцать был… да еще оказавшись в другом мире. Ты не можешь с той же силой переживать, если вдруг тебя выпорют… – Аль замолчал, и Дан начал терпеливо ждать, когда он закончит, прекрасно зная, что именно его так испугало. То, что Дан сам попросил Флайта выпороть его на конюшне. Конечно, это была фигура речи, однако Дан пошел, попросил и спину безропотно подставил, а готов был и задницу подставить и точно не мечтал бы потом, чтобы вампир выпил всю его кровь. – Ты смирился с телесным наказанием, – выдавил наконец Аль. На него было страшно смотреть. Он, не понимавший когда-то, почему Дана обычная порка едва до самоубийства не довела, сейчас не понимает, почему Дан остался совершенно спокоен даже после того, как Нирут – не просто властитель, но еще и друг! – от души силушки не жалея отстегал его крутом. Потом еще и с барышнями отплясывал, на заигрывания отвечал, а за портьеры не бегал, потому что Флайт из него не только наркотик выбил, но и все афродизиаки, а позориться все ж не хотелось.