— У вас три продавщицы?
— Бывает и больше. Эти практикантки. Обычно я справляюсь один.
— Ему жена помогает, — сказала Маша. — Здесь принято, чтобы в торговле жена помогала. Иногда жене полезно постоять за прилавком. Эй, Фатима, чего же ты так долго? Покупательница заждалась. А вон и другая торопится!
Все, кто находился в магазине, невольно взглянули в окно. С той стороны тротуара, из-под сени сквозных еще тополей стремительно переходила дорогу девушка. Глухой ворот синей вязаной кофты был расстегнут у горла до самой рискованной пуговки на груди. Девушка как бы вырывалась из своей одежды — так жадно были устремлены вперед ее округло-длинная шея, руки и высоко вздымавшаяся грудь с затененной ложбинкой. Она шла как в забытье, с прижмуренными от солнца глазами, потому что, закатное, оно било ей прямо в лицо.
— Ну, Рашид, становись за прилавок сам. Боюсь, что мы ей не угодим! — затараторили продавщицы.
Ответить он не успел. В тот миг, когда, звякнув подвешенной гирей, открылась наружная дверь, из внутренней появилась Фатима. Схлынул туман с ее дивного лица. Отточенное до боли, оно горело гневом. Лиловой ящерицей скользнула она за прилавок и встала между продавщицами, нетерпеливо толкнув их плечами.
— Что желаешь купить, душа моя Шахназ? — звонко спросила она вошедшую и, прижав руки к сердцу, с издевкой склонилась перед ней.
Так вот кто собирался облить себя бензином!
Так впервые увидела я Шахназ. И все-таки теперь, через год, в белый-белый день января, когда все деревья кажутся укутанными в вату и оттого еще больше желание увидеть что-то яркое, праздничное, мне начинает казаться, что первая моя встреча с Шахназ произошла не в тот миг, а вечером у нее дома.
Скандала, слава богу, не произошло. Рашид вовремя встал за прилавок, чтобы отпустить покупательнице канцелярские кнопки, укротив Фатиму яростно-ненавидящим взглядом. Смолкли и насмешницы продавщицы. Но все равно при такой ситуации не могла я извлечь из сумочки свое командировочное удостоверение и отрекомендоваться всем трем сторонам этого грустного и столь распространенного в жизни треугольника…
Дорого платила Шахназ за это придуманное ею свидание. Задрожавшие перед Фатимой губы долго не могли произнести нужное ей слово. А взгляда на Рашида она так и не подняла. Руки ее, очевидно уверенно водившие по полю трактор и комбайн, сейчас ослабели от тяжести монетки, тут же упавшей на пол. Потом она уронила весь кошелек, и я помогала ей собирать раскатившуюся подле прилавка мелочь. Она машинально опустила монетки в кошелек, так и не взглянув на меня. Но я успела рассмотреть ее и заметить главное: девушка была некрасивой.
Из магазина я вышла следом за ней. Вот здесь бы и окликнуть ее и сказать, по какому делу я приехала. Но ведь это значило бы еще больше увеличить ее смущение.
Она шла задумчиво, не торопясь, роняя из коробочки ненужные ей кнопки. Коробочку она держала в руке. Встречные прохожие, а их в тот вечерний час было немало, уважительно кланялись ей, она отвечала. Женщина в черном платке, распущенном по плечам, как ослабевший парус, остановила ее перекинуться несколькими словами. Пока они болтали, я посидела на уличной скамье, размышляя о том, что с самого начала делаю все неправильно. Получается какая-то слежка, а на это меня никто не уполномочивал.
Я уже совсем собралась окликнуть ее, как вдруг потеряла из виду. Улица, по которой мы так долго шли, у подножия горы разделилась на два рукава. Два глиняных рукава, с замаскированными в стенах калитками. Один проулок просматривался насквозь — до поля. Другой имел поворот. Конечно, Шахназ скрылась за поворотом!
Я ускорила шаги, потом остановилась, прислушиваясь, не стучат ли поблизости каблучки Шахназ. Нет, они не стучали. Которая из многочисленных калиток поглотила ее?
От горы, что возвышалась поблизости, в проулке было прохладно. Но вместе с этой свежестью воздух был насыщен чем-то нежным и опьяняющим. Вдруг послышалось гудение. Оно не удалялось и не приближалось. Может, ребенок играет на дудочке? Нет, звук был низким и монотонным. И еще он был множественным. Гудело какое-то согласное множество. Пчелы! Ну конечно же, они! Вот так же гудят они после долгого зимнего отдыха над расцветшей ивой. Потом над черемухой. Еще позднее над яблонями и вишнями. И где-то в июле, когда отцвели уже все плодовые деревья, гудит пчелиное облако над липами…
Проскрипела одна из калиток, выпустив на улицу толстую старуху с черным поникшим парусом за спиной.
— Бабушка, где тут живет Шахназ Мамедова?
Старуха критически осмотрела мое короткое платье. Перевела взгляд на мои белые туфли. Как видно, то и другое ей не понравилось. Весна тебя еще обманет, говорил ее взгляд, что тогда будешь делать в своих белых туфлях?!