— Шахназ Мамедова? — повторила я свой вопрос.
— Здесь!
Старуха ткнула толстым пальцем в ближнюю от меня калитку.
— Нет ли у них собаки?
Я тут же устыдилась своего вопроса. Мне явственно послышался барственно-ленивый голос Николая Богданова: «Если ты боишься собак, вози с собой безразмерный намордник. Чтобы для любого пса годился».
— Нет у них собаки, — сказала старуха и, грузно колыхаясь, пошла туда, где глиняный коридор обрывался, как странный сон. Там зеленело поле.
Я толкнула калитку, вошла в нее и остановилась изумленная.
Посреди пустого глиняного двора, который казался глиняной чашей, одиноко и неистово цвел куст алой розы. Высокий, пышный, он стоял в маленьком черном гнездышке, и этой малости земли ему было довольно. Бесчисленные бутоны украшали его. Некоторые из бутонов раскрылись, наполняя воздух ароматом. Над ними-то и гудело пчелиное облако!
Каждый из нас когда-нибудь видел цветущую розу. Не столь уж это редкостное зрелище. Но и у розы бывает свой характер. В подмосковной деревеньке, где случилось мне прожить лето, цвела на огороде белая роза. Хозяева гордились ею: «Невеста она у нас, как есть невеста»! И верно. Другие деревца поневестятся, да, смотришь, и плодами украсились. Значит, пошло на убыль лето. А белой розе все нипочем: не трогали ее глухие знобкие ночи августа, когда с неба то звездный дождь, то холодный, яблочный… Казалось, во всей Вселенной только она одна и взывает о целомудрии. И было в этом белом упрямстве что-то предательское, пустое…
Роза во дворе Шахназ была другой. Неистовая, страстная, кипящая огнем бесчисленных бутонов, она как бы исторгала из земли всю ее весеннюю силу. До осени ей, пожалуй, не протянуть.
Я стояла у куста, завороженная его страстью. Уж не ты ли это, Шахназ?
Я громко позвала девушку.
Скрипнула дверь. В темном ее проеме стояла незнакомая девушка в белой косынке и белом переднике поверх полосатого платья.
— Вы к Шахназ? Она только что ушла в поле. Я сестра ее, Наргис. Заходите, пожалуйста.
Премилая у нее сестричка! В каких-нибудь двадцать минут она выложила мне всю семейную хронику. Живут они с сестрою вдвоем. Мама умерла в прошлом году («волновалась, были на то причины»), а отца нет на земле уже лет пять. Сестра для Наргис заменяет их обоих. Впрочем, и у самой Наргис голова на плечах. Пусть старухи говорят, что хотят, а школу механизаторов она, по примеру сестры, окончила тоже. Ну конечно, до героинь ей еще далеко, и тут всему виною председатель. Типичный феодал! Для него и Шахназ, что рыбья кость в горле. Так что он сделал? Отвел для Наргис самый плохой участок. Как же ей теперь сколачивать свою бригаду, кто соблазнится такой землей?! Наргис отказалась. Тогда, говорит председатель, поработай с кетменем. Как бы не так! Видала она этот кетмень в гробу! Что? Разве так не говорят? А как же? Ах, значит, председателя в гробу? Тогда еще лучше!
С Наргис было так весело, что мне вовсе не хотелось заводить тот самый неприятный разговор о ее сестре и женатом Рашиде.
— А скоро вернется твоя сестра?
— Не скоро. Давайте пить чай. У меня есть хорошие конфеты.
— Что же ты не спросишь, откуда я?
— Из газеты, наверно. Мы уж привыкли, что все к нам ездят из газеты. Впрочем…
Наргис мгновенно изменилась в лице. Хорошенькое, оно стало строгим. Девушка вся подобралась, вытянулась, как потревоженная на гнезде птица.
— Вы по какому поводу?
С ответом я помедлила. Сказать правду — значило нарушить многое. Обманывать тоже нехорошо. Наргис того не заслуживает. Сидим мы с ней в уютной, увешанной коврами комнате, где белеют две девичьи кровати, посматриваем в окно на алую розу, и так мирно нам обеим… Но стоит мне сказать, зачем я приехала, как все это будет видеться в ином свете. Я превращусь в официальное лицо, которое в домашней обстановке всегда нежелательно.
— Милая Наргис, профессия журналиста — это поиск. А повод, о котором ты спросила, это корзинка грибника, который отправился с ней в незнакомый лес… Впрочем, вы, южане, по грибы не ходите…
— Да, у нас нет грибов, — прошептала она растерянно.
Разговор стал вялым. Я видела, что Наргис точат какие-то подозрения. Она машинально передвигала на столе то чашки, то конфеты, то полоскательницу. Мне стало жаль ее.
— Вот видишь, как бывает. Я остановилась полюбоваться розой и прозевала Шахназ. Совсем не заметила, как она прошла мимо.