Иван Сергеевич искренне расхохотался. Беседа их лилась непринужденно, как будто они и не расставались и как будто всю жизнь знали друг друга. Не утерпела — рассказала ему о своих сегодняшних сомнениях у будки и даже о репликах тех, пятерых… Потом спохватилась. О чем она болтает? Сейчас ихняя станция. А главное так и не сказано.
— Иван Сергеевич, нам сейчас сходить. На всякий случай запишите мою фамилию. Чернышева!
— Я запомню.
Но когда сошли, он не стал прощаться, а пошел рядом с нею по направлению к мостику.
— Можно мне проводить вас?
— Если вы не спешите.
— А куда мне спешить. Домишко мой на замке, и ключ у соседки. Провожу вас и поеду в город. Я при этой станции только летом живу.
Они неторопливо пошли от станции, держа путь к лесу. И в деревеньке, которую они минули, и в лесу все было наполнено шорохом весны. Снег падал с крыш, с деревьев. В лесу звук падения снега был глухим, комковатым. Горьковато и пьяняще пахло осиной. Где-то одиноко и нежно тенькала припоздавшая синица.
— Красота-то какая! — сказал Иван Сергеевич, останавливаясь на узкой тропке (Ольга Игнатьевна шла впереди, показывая дорогу). — Человек все время изменяет природе, рвется в город, и за эту измену природа награждает его вечной тоской по ней. Перед природой все мы должники. Вот почему я радуюсь, когда встречаются такие страстные трудолюбы, как ваш сосед с его Машей.
— Да ведь сосед мой стяжатель!
— Природе до этого нет дела. Она ему благодарна.
И опять насторожилась Ольга Игнатьевна. Не странно ли, что такой передовой человек, как Иван Сергеевич, рассуждает подобным образом. Несколько растерянная, она спросила его, что он делает со своим урожаем.
— Ну, это очень просто, — ответил Иван Сергеевич без тени замешательства. — Вот об этом я и хотел потолковать с вашим уважаемым соседом. Конечно, плодовое дерево требует немалого внимания, и тогда на помощь приходят друзья. Все деревья в моем саду, а у меня их пятнадцать, распределены между моими товарищами. Каждый заботится о своем дереве, ухаживает за ним, удобряет. А осенью снимает урожай.
Сначала она не поняла: как это «распределены среди друзей»? С друзьями делят горе и радость. Но деревья?!
— И деревья. Деревья — та же радость. Друзья мои горожане, сада не имеют. А яблок всем хочется. Пожалуйста, вот тебе дерево, расти его, оберегай. Делитесь опытом, спорьте! Ну, спорщиков у меня хватает.
— А если это надоест?
— Друзья-то? Бог с вами, Ольга Игнатьевна. Как могут надоесть друзья? Я только предупредил их, чтобы все враз они не приезжали, а по очереди. Домишко-то у меня маленький. Вот и чередуются. Ну, решайтесь, следуйте моему примеру. Честное слово, очень интересно. А главное — вы станете с аппетитом есть свои яблоки.
— Подумаю.
— И думать нечего!
— Видите ли, мой сосед… Он не поверит, что я бескорыстно. Решит, что я продала деревья на корню.
— Да какая вам печаль, что о вас подумают?
В самом деле, дался ей этот сосед. Убежать от него вот хотя бы таким путем. Бросить вызов! И Маша от него убежит. Останется он один на двух стремянках.
Ольга Игнатьевна, представив все это, засмеялась, но смех ее тут же оборвался.
— Ну, что еще? — обернувшись, спросил Иван Сергеевич (теперь впереди шел он).
— Дело в том, что… у меня нет друзей.
— Нет друзей? — он смотрел на нее строго. — Этого не может быть. Припомните.
Они стояли на голубеющей мартовской тропинке — оба высокие, прямые. Стояли и смотрели друг на друга: одна — с замешательством, другой — с горьким сожалением.
Ольга Игнатьевна знала, что ее открытие не из приятных. В самом деле, как же так вышло? Есть сестра, племянники, сотрудники, а друзей нет. Бедный Иван Сергеевич, ему за нее просто неловко. Нет, не будет он с нею встречаться, это уж точно.
Неожиданно он сказал:
— Ладно. Не обязательно друзьям. Отдайте знакомым. Сколько у вас яблонь?
— Десять, — прошептала она удрученно.
— Отдайте по два дерева. Пять человек найдется?
— Как, даже себе не оставить? — искренне возмутилась Ольга Игнатьевна. — Ничего себе, агитатор!
Неожиданный смех окончательно разрядил атмосферу.
Как же так — нет друзей, думала Ольга Игнатьевна, а Иван Сергеевич? Но только ведь он не возьмет мои яблони. Между тем он все еще продолжал смеяться:
— Милая вы моя женщина! До чего же здорово у вас это получилось! Да и я хорош. Эк размахнулся на чужое. А не жалко? Ну-ка, признавайтесь?
— Ничего мне не жалко, — отвернувшись, сказала смущенная Ольга Игнатьевна. — Как вы скажете, так и будет.