Он потребовал показать ему сад, потому что они уже вошли в поселок.
— Догадываюсь, что вот этот.
— А почему? — с живостью спросила Ольга Игнатьевна, потому что сад был действительно ее.
— Вы не любите плодов и потому не белите деревьев. Самое безответственное отношение к природе. Ну, а теперь я определю, которая из этих дач — дача моего тезки Ивана Сергеевича. Ага. Вот эта!
Ольге Игнатьевне начало казаться, что она участвует в какой-то милой детской игре. Фокусник-иллюзионист Мессинг.
— Как вы угадали? — спросила она растерянно.
— По Машиному носу. Видите, как она наблюдает за нами вон из той форточки. Она не умеет скрывать ни зависти, ни любопытства.
Ольга Игнатьевна вздохнула. Утром Маша обежит всех соседок и «прокомментирует» то, что она видела в форточку. «Подумайте, наша-то тихоня с кавалером заявилась. Ворковали-ворковали у калитки, да и шасть к ней в комнату…» Нет, этого не будет!
— Я не приглашаю вас к себе, Иван Сергеевич. Поздно уже.
— Разумеется.
— А насчет знакомых я подумаю. Вот только какой тут будет принцип? Друзья разные да и деревья тоже.
В ее вопросе прозвучало что-то детски-наивное. И вообще славная она женщина. Другая ни за что бы не призналась, что у нее нет друзей. Заверила бы, что имеются, и даже больше, чем нужно. Ей такой ложный стыд неведом. Он вспомнил вдруг, как при разводе стыдилась (будто бы!) его жена, как, потупившись, отвечала она на вопросы заседателей, а потом, когда все кончилось, грубо сказала ему в коридоре. «Ты ведь знаешь, при каких обстоятельствах появляются дети. У нас с тобой их не было. Значит, чего-то в тебе недоставало». Это было отвратительно по своей грубости и лживости. Потому что детей у них не было по обоюдной договоренности.
Усилием воли он отогнал от себя эту подлую лживую женщину.
Рядом с ним стояла другая — не такая женственная, как та, отнюдь не яркая, но удивительно влекущая к себе чем-то неистраченным и чистым.
— Простите, но здесь так хорошо и тихо, что я несколько отвлекся. Значит, о деревьях? О том, как их дарить? Ну, принцип довольно прост. Во всех случаях исходите из характера ваших знакомых. Антоновку, например, нужно отдать тому, кто терпелив и снисходителен. Ведь это яблоко долго остается зеленым и кислым. Бельфлер предназначен для поэтов или для того, кому жизнь долго горчила.
— Постойте, — перебила его Ольга Игнатьевна. — У нас есть одна сотрудница. Ее фамилия Золотухина. Всю жизнь она была одна, а сейчас взяла из детдома девочку и очень счастлива.
— Утверждено! Пойдем дальше. Белый налив. Первое летнее яблоко. Отдайте это дерево своим племянникам. Молодежь всегда нетерпелива. Или какому-нибудь скептику, ворчуну. «Ты не веришь, что я могу отдать тебе плоды моего сада — так вот они, бери, пожалуйста!».
«Белый налив отдам практиканткам, — тут же мысленно решила хозяйка сада. — И молодые они, и нетерпеливые, и веры у них в людей маловато. Подумаешь, скептики какие: «На курортах да в поездах все женатые!»
Антоновка? Кому же ее? Раисе? Нет, под категорию терпеливых и снисходительных она не годилась. Если кто и снисходителен, так это ее муж. Шофер-экспериментатор. Кому отличные шоссе, а ему одни ухабы!
Итак, три яблони пристроены. Кому же остальные?
— Не горюйте, — сказал Иван Сергеевич. — Друзья появятся. Раз появилось у вас такое хорошее желание, — будут!
— Друзья не яблоки, урожая на них не бывает.
И опять от этой шутки им стало весело на снежной улице влажного марта. У Маши от напряжения даже побелел кончик носа. Так старательно прижала она его к стеклу. И ничего-то не слышно! Надо же было так замазать форточку!
— Так значит, до завтра? — прощаясь с Ольгой Игнатьевной, спросил ее кавалер, и Маша это услышала. И услышав, она забилась там у стекла, как большая давно плененная птица. Сухая бумага заклейки треснула, форточка подалась на улицу, куда сразу повалил теплый пар спертого застоялого духа.
— С ума, что ли, спятила? — грубо закричал хозяин, распаренный от обильного чаепития с медом. — Человек лечится, а она фортку отковырнула. Немедленно заклей, как было. А потом банки на спину мне поставишь. Как медсестра учила, так и сделаешь.
— Ничего я не буду, — слезая с табурета, мрачно сказала Маша. — Люди вон между собой веселятся, а я на вас десять лет без единой смешинки потратила. Теперь все: кончилась моя служба!
— Да ты что, да ты что, Машенька! — выскакивая из-за стола, встревоженно забормотал хозяин. — Да ведь договорились мы с тобою. Поженимся хоть завтра. Один я как перст. Кто у меня, кроме Маши? Никого! А помру, все добро твоим будет — и дача, и сад, и сберкнижечка. Кто там за окном — Ольга, что ли? Ишь, смутительница. Ты не ходи к ней.