— Батька, маменька, сказывали, к барину барчонок приехать должен, — вспомнил Егор слова Ворожеи. — Ему, наверное, слуга или провожатый понадобился.
— Там такого добра целое поместье, — протянул с сомнением отец.
Егор тоже сомневался, но другой причины, чтобы его так серьёзно призывали, придумать не мог. Фамилиями в их селе не так давно все обзавелись. Кого величать стали по имени деда или отца, а кого по ремеслу. Так Егорова семья стала по деду Архипу Архиповыми. Семья Ивана-кузнеца — Кузнецовыми, а родным деда Зуды досталась фамилия Корзинкины.
В избу вошли вместе. Пока отец с Егором рассказывали деду с бабкой и крутившимся тут же сестрёнкам о предстоящем походе в поместье, маменька кинулась к сундуку. Она достала праздничную красную косоворотку, новые картуз и кушак, почти не ношенные портки. Хотела сыну ещё сапоги отцовские вынуть, да тут и отец, и сын воспротивились.
Отцу было жаль новых ненадёванных сапог, а Егору не хотелось летом ноги парить в тёплой обуви. Егор и на башмаки-то поморщился, в лапотках или босым, куда сподручнее. Но как нарядился, сам себе понравился.
Маменька и гребень свой лучший достала и зеркало с ручкою, чтоб сын хорошенько расчесал волнистые тёмно-русые волосы. У сестрёнок Егоровых аж глаза заблестели при виде этакого богатства.
— Будете послушными, на осенней ярмарке вам по зеркальцу куплю, да по ленточке в косы, — пообещал дочкам неожиданно расщедрившийся отец. А когда девчонки подбежали и прижались со словами: «Спасибо, родненький батюшка», и вовсе расчувствовался.
Бабка и то меньше обычного ворчала, а дед сказал, напутствуя:
— Ты, Егорша, веди себя достойно, не посрами наш род!
К поместью Егор подошёл чуть раньше назначенного. В центральные ворота стучать не стал, направился к калиточке в кованом чугунном заборе, через которую подёнщики заходили. Его уже ждали. Управляющий, который, как Егор вспомнил, прозывался дворецким, повёл его в обход большого двухэтажного дома с колоннами.
— Барин на террасе отдыхать изволят, — пояснил он Егору.
Обогнув здание, остановились перед широкой террасой. Барин и щегольски одетый молодой человек, в котором Егор опознал его сына, сидели в плетённых креслах около плетённого же столика.
Сын барина Павел курил толстую длинную цигарку, а отец держал одну ногу в тазике с водой.
— Прошка, — обратился барин к стоящему рядом слуге, — хватит уже, мазь доставай.
Слуга ловко подставил небольшую табуретку, накрыв тряпицей. Когда барин вынул из воды ногу и поместил на табурет, ловко её вытер. Егор заметил, что большой палец на ноге барина и косточка перед ним красные и распухшие. Слуга ловко намазал эти места густой зеленоватой мазью и замотал чистым полотняным бинтом.
— Папенька, вам бы в город, к докторам. Не дело лечить подагру у знахарей всяких.
— Был, — буркнул барин. — Никакого толку от них, талдычат в один голос: мяса не есть, вина-водки не пить. Что бы понимали! И знахари не всякие, а твоя родная тётка.
По слегка сморщившемуся лицу Павла Егор понял: Ворожею тот недолюбливал. «Никак, высказала ему тётушка в лицо правду матку об его прожектах, да лени к учёбе», — сообразил Егор.
Дворецкий пару раз кашлянул, обозначая своё присутствие, затем произнёс:
— Ваша светлость, вот Егор Архипов явился.
Егор снял картуз, слегка поклонился и сказал:
— Доброго здоровьица, Пётр Фомич, Павел Петрович.
— Подойди, — велел барин, а дворецкому и слуге кинул: — Пока свободны.
Слуга, уходя, умудрился захватить и тазик с водой и табурет. Барин всунул больную ногу в башмак без задника. Егору почему-то бросилась в глаза разница в одежде барина и его сына. Павел был облачён в светло-коричневый сюртук, такого же цвета жилетку и портки, называемые у бар брюками; лакированные туфли на ногах пускали солнечные блики, под воротом белоснежной тонкой рубахи имелся тёмно-коричневый галстук. Барин же, в старом бархатном халате, накинутом на домашнюю одежду, и в стоптанных башмаках без задников, на фоне сына выглядел бедным родственником. Хотя на деле, наоборот, благополучие отпрыска всецело зависело от отца.
Барин и его сын какое-то время разглядывали Егора, который чувствовал себя при этом не особо уютно.
— Это ты, что ли, мавку замуж позвал? — спросил, наконец, Павел насмешливо.
— Выходит, что я, — согласился Егор.
— Призраков и всякой нечисти боишься? — последовал следующий вопрос.
— Не особо, — ответил Егор, слегка покривив душой. Не боялся, но опасенье имел. Это до сего времени ему встречались призраки смирные, кто знает, может, и другие имеются.
— Говорят, на раскопе был? — продолжал расспросы Павел.
— Это, где могилы древние копали? Был. Нас в помощь учёным из села отправляли, — ответил Егор, начинавший догадываться, к чему эти вопросы.
— Папенька, этот годится, — обратился Павел к отцу. — Отдай мне его на время экспедиции.
Барин хмыкнул, затем ответил:
— Это я раньше тебе, Павлуша, мог любого мужика отдать, его согласия не спрашивая. А ныне не то. Сейчас нанимать надобно. — Он повернулся к Егору и обратился уже к нему: — Ну, что, Егорша, согласишься пойти к моему сыну в услуженье на пару месяцев? Провиант, снаряженье, прочее — за наш счёт. Положу-ка я тебе за всё про всё тридцать рубликов.
— Согласен, Ваша светлость, — согласился Егор, про себя надеясь, чтоб барин не передумал. Неожиданно ему пришла в голову интересная мысль. — А спросить можно?
— Спрашивай, — милостиво кивнул барин.
— Ваша светлость, Пётр Фомич, пусть эти денежки пойдут в счёт оплаты за надел, нам чуток поболе осталось отдать, — сказал Егор и замер, ожидая ответа.
— Смотри-ка, ещё и сметлив, — сказал барин, усмехнувшись. — Коль поклянёшься служить сыну моему верой и правдой, весь долг спишу. Прямо сейчас бумаги на владение отдам.
— Христом богом клянусь, Пётр Фомич! — радостно воскликнул Егор, размашисто перекрестившись.
Барин поднялся, кряхтя, с кресла, искусно сплетённого сыном деда Зуды, и спросил:
— Павлуша, пойдём с нами в кабинет, посмотришь, как бумаги оформлять правильно.
— Нет уж, папенька, не по душе мне с бумажками возиться, — ответил Павел и, обернувшись к Егору, сказал: — Выезжаем через два дня. В Благовестном нас компаньон будет ждать. Он к тому времени работников из маровщиков наймёт.
Правда, последнее Павел больше для отца говорил. Пётр Фомич, не спеша, пошёл в дом. Егор, до того теребивший картуз в руках, засунул его за кушак и двинулся следом.
Егор старался сильно по сторонам не глазеть. Не маленький любопытство проявлять. Их семья на подёнщине не в самом поместье трудилась, а на хозяйстве, потому в доме Егор ни разу не был. Его поразил простор комнат, большие окна, натёртый до блеска паркетный пол, хрустальные люстры. Егор даже представил, как вечером переливаются в прозрачных камушках огоньки свечей.
Вслед за барином Егор вошёл в его кабинет, расположенный недалеко от выхода на террасу. Кабинет тоже оказался просторным. Справа от входа висел большой портрет барыни. Егор такой её и не помнил. Видел в детстве на праздничных богослужениях. Барыня всегда стояла, словно в тени мужа и сына, не поднимая головы. Она уже тогда тяжело болела.
С портрета же на Егора смотрела молодая красивая, полная здоровья, светловолосая, как сын, женщина. Взгляд вот только показался Егору пристальным, испытывающим. Ему стало не по себе.
— Эх ты, печать-то у управляющего, — вспомнил барин и потряс колокольчиком. На звон никто не явился. — Когда надо, не дождёшься. Сядь вот сюда, к столу, Егорша. Сам схожу.
После этих слов барин, уже доставший какие-то бумаги, опустил их на стол и вышел из кабинета.
Егор послушно уселся на стул. Он оказался спиной к портрету, но ощущение чужого взгляда не отпускало. Откуда-то повеяло прохладой. Егор почувствовал озноб. Липкий страх заполз в сердце. Егору нестерпимо захотелось обернуться, но в последний момент он испугался. Неожиданно около уха прошелестел тихий женский голос: