Поначалу вдоль дороги много деревень да посёлков было, поля пшеницы и ржи со жницами и косарями, но чем дальше продвигались, тем безлюднее становились места. Леса и перелески сменились степью, деревья оставались лишь у речек и ручьев, да у придорожных трактиров.
Навстречу по дороге попались телеги, обозы и даже караван из десяти верблюдов. Егор немного пожалел, что Павел не послушал совета дядьки Архипа, не нанял таких животинок. Егору верблюды понравились то ли из-за необычности, то ли из-за силы и выносливости. Он чуть ослабил вожжи, заставляя лошадей ехать медленнее, чтобы лучше рассмотреть проходящий мимо караван.
День выдался не жарким, Егору легко ехать было, чего не скажешь о пассажирах пролётки. Павел с Игнатом лишка накануне выпили, а после шампанского ещё и коньячок уговорили, бутылку которого вместе с едой передала барчонку заботливая кухарка.
Павел каждый час просил остановиться, ноги размять, как он говорил. На самом же деле его нещадно укачивало. У первого же трактира Егор попросил позволить остановиться и выдать копейки две, на вопрос Игната: «Зачем?» ответил:
— Лекарство прикуплю.
Вернулся он с крынкой огуречного рассола. О подобном лечении Егор знал не понаслышке. Как-то отроком вместе с друзьями стащили бочонок бражки и напились. Ох и плохо ему тогда было. Маменька огуречным и капустным рассолами его отпаивала. Конечно, после того, как батька вожжами поучил. Хорошо поучил, к хмельным напиткам по сю пору не тянуло.
После рассола господам и впрямь стало легче. Павел даже смог доехать до нужного трактира без остановок. Игнат, видать, компаньона, пожалел, потому трактир выбрал побольше да побогаче.
На цокот копыт и звуки подъезжающего экипажа из двери выглянул парнишка. Почти тут же на крыльцо вышли румяный трактирщик, в теле, подвижный и улыбчивый, и сухонький старичок, оказавшийся его отцом.
Узнав, что постояльцы часа на два-три остановятся, чтобы отобедать и отдохнуть, трактирщик расплылся в улыбке и повёл Павла с Игнатом внутрь дома, кивнув головой отцу. Старичок открыл ворота, ведущие на задний двор, запуская телегу и пролётку. Пока распрягали коней, старик решил поговорить. Данилу с Осипом он раньше видел, так как спросил:
— Опять, что ли, мары раскапывать?
— Наняли, — коротко ответил Осип.
— А, господа учёные или студенты в эту… икспе… — старик запнулся.
— Экспедицию, — подсказал Егор, довольный тем, что научился выговаривать заковыристое слово с первого разу.
— Во-во, — подхватил словоохотливый старик и переключился на Егора. — Воду для лошадок в колодце набери. Откуда будешь.
— Из Волково, — ответил Егор. — Егорша я Архипов, а как тебя кликать, дедушка?
— А, слыхал, богатое село, да и барин у вас, говорят, справедливый, — закивал старик. — Меня зови дед Савелий.
Они ещё немного поговорили о погоде, о нынешнем урожае, о новых деньгах, что в обиход вошли.
За разговорами Егор расседлал и завёл в стойло лошадей. Подхватив своё ведро, отправился к колодцу. Ведро, стоявшее на срубе и привязанное к цепи, оказалось новеньким жестяным. Егор кинул его внутрь, наблюдая за разматывающейся цепью. По всплеску понял, колодец глубокий. Он принялся крутить ворот, под сетования деда, что старое ведро постояльцы спёрли, пришлось на новое тратиться.
Перед тем, как переливать воду, Егор попил сам.
— Вкусна у вас водица, дед Савелий, — сказал он.
— Так скважина. По за тот месяц учёные проезжали, так один сказывал, что пока водица в колодец просочится, очищается, — ответил довольный похвалой дед и суетливо добавил: — Вы в дороге из реки сырой воды не пейте, да руки мойте кажный раз перед трапезой.
— А что так? — спросил Егор.
Он перелил воду в своё ведро и взял в руку. Объяснение старика слушал уже по пути в конюшню.
— Пару дён тому назад обедал у нас дохтур из самой столицы. Кажись, в Растегаевку ехал или в Чёрный Яр, не припомню. Так вот он насчёт воды из реки предостерёг. В нашей и в соседней губернии вновь холера появилась. Пока мало болящих, но эта зараза, коль заведётся, быстрей степного пожара разбегается. Почти пять лет без этой напасти жили и на-ка, — сокрушался дед Савелий.
Старик дождался, пока Егор и маровщики напоят лошадей, после чего пригласил в трактир, спросив:
— За вас хозяева платить будут, аль сами?
— Хозяева, — на этот раз ответил Данила и усмехнулся себе в бороду. Маровщики, как и Егор, уже оценили скупость Игната.
Как только зашли, увидели рукомойник с ведром под ним и куском дегтярного мыла на скамье рядом.
— Не обессудьте, но к столу никого без мытья рук не пускаем, — сказал трактирщик и добавил: — Холера пошла, а у нас она в прошлый раз почитай половину семьи выкосила.
Трактирщик на миг помрачнел, перекрестился, затем вновь нацепил на лицо приветливую улыбку. Сообщил, что господа отобедали, наверх в номера отдыхать поднялись. Игнат на этот раз насчёт еды распорядиться не забыл, да и обед заказал пощедрее: ушицу, картошечку со шкварками. А дед Савелий, присевший за компанию, на кухне для гостей выпросил жареных грибов, да по кусочку мяса. Петров пост закончился, а до Успенского было ещё далеко.
Во время еды старик молчал, но видно было, не терпится ему что-то спросить. Не удержался, когда чай пить стали.
— Вы в какую сторону направляетесь? — спросил он. Узнав, что к курганам, что в нескольких верстах от Растегаевки, закивал. — А это вы, значица, к мамаевым курганам.
— Почему к мамаевым, дедушка? — спросил Егор.
— Старики сказывают, спит под одним из курганов хан басурманский Мамай, и стережёт покой его золотой конь, — произнёс старик, понижая голос.
— Байки, так и золотой? — произнёс Осип. Глаза же его брата заблестели об одном упоминании о золоте.
Егор же замер, вспомнив Ульянкин наказ — не ловить золотого коня. Не о том ли коне речь шла?
— Как есть весь из золота, в полный рост вылитый. Раньше стольный град проклятой Орды охранял, а как хан помер, ему в защиту закопали, — ответил дед Савелий, и вновь понизив голос, произнёс: — Когда я несмышлёнышем был, жил в Растегаевке горбун один. Тоже мары в юности, когда ещё калекой не был, копал. Так вот он сказывал, наткнулись они с дружками на ханскую могилу, мару, по-нашему. Только копать принялись, как выскочил из под земли золотой конь и давай их топтать копытами. А весу-то в нём, не одна сотня пудов будет. Столь золота на него потрачено. Дружков конь раздавил, а горбун выжил, остался калекой век доживать. После всего золотой конь обратно в землю ушёл, а курган стал нетронутым, словно ничего не было. Вот так-то.
— Папенька, опять про своего золотого коня байки травите? — спросил трактирщик.
— А вот и не байки! — обиженно воскликнул старик. — Горбун, как только о коне золотом нам, ребятне, поведал, так и дня после не прожил. Ночью помер, а на лбу у него люди видели отпечаток подковы.
Осип хмыкнул, а Данила потихоньку перекрестился. Егор, если бы раньше дедов рассказ услышал, не поверил бы. А теперь засомневался. Вон, в мавку и призраков тоже не все верят, а ему встретиться довелось.
Павел с Игнатом проспали часа два. В Растегаевку выехали ближе к вечеру, попрощавшись с трактирщиком и его словоохотливым отцом. Ехали на этот раз чуть больше часа. Перед съездом к селу, церковь которого уже виднелась, блестя куполами, обнаружился полицейский пост: немолодой урядник и стражник верхом на конях.
Урядник попросил подорожную, изучив и вернув Игнату, спросил:
— Куда путь держите, господа?
— В Растегаевку на ночлег, а затем к курганам в степи, — пояснил Игнат. — У нас экспедиция научная, мы студенты Горного института.
— С ночлегом-с не получится, господа, — сказал урядник. — Холера, карантин. К тому же волнения среди людишек. Несколько смутьянов сказали, что карболка с мылом, которой дома больных заливают, это кровь дьявольская. Тёмный народ. Почитай, лет пятнадцать холерных бунтов не было, и вот опять. Доктор с фельдшером в барском поместье укрылись, а мы ждём жандармов в помощь. Вам стоит поскорее уехать.