— Это что же, в степи ночевать? Да ещё в объезд ехать? — капризно протянул Павел.
— Павел Петрович, может, в трактир вернёмся, а с утра пораньше в степь и отправимся, — предложил Егор.
— Дело ваш кучер говорит, — поддержал урядник.
— Ваше благородие, кажись, едут, — сказал стражник.
Полицейские, дождавшись, пока путники развернутся обратно, поскакали навстречу конному отряду жандармов.
Трактирщик и его отец, завидев бывших постояльцев, удивления скрывать не стали. Сразу принялись расспрашивать, что случилось. Новости их заметно встревожили, ведь в Растегаевке у них имелась родня. Дед порывался съездить, трактирщик не пустил, сказав, что если карантин, да, тем более, волнения, и пытаться не стоит.
— На всё воля Божия, — заявил он и перекрестился. — Вы, папенька, ворота откройте, пусть наши гости повозки загонят, лошадок на конюшню поставят.
— Плохая примета, возвращаться, Егорша, — шепнул на ухо Егору дед Савелий на конюшне. — У нас там, у входа зеркало старое висит, посмотрись перед тем, как утром отъезжать будете. Не забудь. Это, чтоб неудача не пристала.
На ночлег Егора и маровщиков расположили в каморке на первом этаже. Егору казалось, что после рассказов деда Савелия ему вновь приснится сон-явь, но нет. Закрыв глаза, открыл он их только рано утром. На дворе голосил петух, с кухни доносились голоса и звяканье посудой. Егор даже почувствовал разочарование. Ему хотелось досмотреть увиденную им во сне историю. Он понял, зачем хану понадобился колокольных дел мастер. Тот, кто умеет делать колокола, и коня из золота отольёт.
Глава пятнадцатая. Степь да степь кругом
Выехали рано утром. Игнат растолкал друга, на этот раз не позволив спать до обеда. Собирались довольно суматошно из-за Павла же. Он двигался вяло, но капризничал меньше обычного, понимая: подготовка закончена, началась сама экспедиция. К слову, им самим затеянная, и радостно подхваченная приятелем.
Егор собирал хозяйский саквояж быстро, ему нужно было ещё закинуть его в багажный ящик и подогнать к крыльцу пролётку. В этой спешке он совсем забыл о наказе деда Савелия и в зеркало перед уходом не посмотрелся.
Вспомнил об этом он, когда уже выезжал со двора на дорогу. Но не возвращаться же ещё раз. До съезда к Растегаевке ехали тем же путём, что и вчера. Повеяло запахом дыма, становившимся сильнее по мере продвижения вперёд.
«Не степь ли горит?» — подумал Егор, но вскоре причина запаха стала видна. Дым, уже не густой, поднимался над селом, купола церкви которого уже показались.
Навстречу пролётке и телеге двигался, не спеша, конный отряд жандармов. Конники двигались медленно, так как между ними брели закованные в кандалы люди — те, кто накануне поднял холерный бунт.
— Посторонись! — крикнул передний конник.
Егор и маровщики свернули к обочине и встали там, пережидая, пока проведут заключённых.
Возглавлял бредущую цепочку, скованных друг с другом бунтовщиков, босой старец в рубище. Всклокоченные седые волосы, болезненная худоба, не скрываемая длинной до щиколоток полотняной рубахой, вериги на шее, пронизывающий полубезумный взгляд.
Не доходя до пролётки, старец направил указательный палец на Игната и крикнул:
— Вижу! Смерть вижу на челе твоём!
Игнат побледнел и непроизвольно отодвинулся от края сиденья.
— Молчать! — скомандовал старцу один из жандармов.
Старец, между тем, перевёл взгляд на Егора. В его тёмных глазах полыхнула ненависть.
— Изыди, нечистый! — завопил он, быстро крестясь.
Жандарм выхватил нагайку и хлестнул по плечам старца. Тот не вскрикнул, не сгорбился, а залился смехом настолько безумным, что у Егора как мороз по коже прошёл. И не только у него, как только мимо проехал последний конвоир, Игнат немного истерически приказал:
— Трогай!
Егор поспешил выполнить приказ, но сумасшедший смех провожал их ещё долго, заставляя гнать быстрее лошадей. И ведь умом Егор понимал, что безумный старец, закованный в кандалы, ничего им сделать не сможет, но суеверный страх гнал прочь.
Игната настолько выбил из его обычной невозмутимости выпад старца, что он проследил место, где нужно было сворачивать на степную дорожку, хотя на карту и смотрел. Опомнился только через пару вёрст. Егору пришлось разворачиваться. Дорогу, наполовину заросшую травой, он даже не сразу заметил.
Пыли тут пролётка поднимала намного меньше. В нос ударил запах нагретой земли и трав, во все стороны запрыгали кузнечики. Степь казалась нескончаемой, простираясь до горизонта и уходя в голубое небо. В высоте парил орёл, высматривая добычу. Егору вспомнилась песня, что любил напевать дед на гулянках: «Степь да степь кругом, путь далёк лежит», Теперь он лучше понимал эту песню. В глухой степи и летом заплутать не трудно, что уж говорить о зиме, когда вокруг лишь снег и негде укрыться от холодного ветра и метели.
Когда выехали на пригорок, Игнат велел остановиться. Они с Павлом вышли из пролётки. Маровщики тоже остановились и подошли, встав рядом. Егор стоял около недовольно фыркавших лошадей. Окрестности с возвышения хорошо просматривались. Оказалось, что степь упирается не в небо, а в реку, вдоль берега которой росли деревья. Примерно на половине расстояния от реки до пригорка Егор заметил не очень высокие холмы, сообразив, что это и есть курганы, к которым они добирались. Эти были повыше того, у их села, где старый учёный жаловался Егору на маровщиков. «Наверное, и побогаче будут. Здесь явно ещё никто не копал», — подумал Егор. Он посмотрел на Осипа с Данилой. Братья подобрались, словно сделали стойку, как охотничья собака на дичь.
Игнат ещё раз внимательно изучил карту и сказал:
— Лагерь разобьём рядом с курганами. — Повернувшись к другу добавил: — Смотри-ка, Павлуша, правда в учебнике написана. Вот они — мамаевы курганы. Странно только, почему никто до сей поры их не тронул.
Егор не стал передавать рассказ деда Савелия, пояснявший, почему местные сюда ни ногой. Решил позже спросить о золотом коне. Закралось у него подозрение, что этот клад барчонок и ищет. Павел и Игнат забрались в пролётку. Егор поднял ступеньки, запрыгнул на облучок и направил лошадей к курганам.
Следующие два часа обустраивали стоянку. Егор устанавливал шатёр господам, готовил место для костра, окапывая вокруг землю. Дождичка давненько не было, сушь, искра запросто на траву перекинется, вот и решил поберечься. Пока Игнат с Павлом и маровщики готовили оборудование, да решали, какой курган копать, Егор сбегал к реке. Пологий сход к воде имелся неподалёку.
Егор набрал воды, налил в котёл и поставил на огонь, помнил наказ деда Савелия. Пока вода кипятилась, сводил своих лошадок и кобылку братьев на водопой, после чего отпустил пастись.
Когда вернулся, маровщики и Игнат осматривали средний курган, что-то измеряли при помощи колышков и верёвки, спорили, откуда начинать. Павел сидел около костра на захваченной из шатра циновке. Егор решил, что вот сейчас-то и можно его поспрашивать. Он принялся готовить кулеш, одновременно разговаривая с Павлом. Рассказал о байке деда Савелия и спросил, слышал ли Павел о золотом коне, или это выдумки.
— Не выдумки, — ответил Павел. Находился он в настроении хорошем, потому до беседы со слугой снизошёл. Он рассказывал, всё больше увлекаясь вниманием благодарного слушателя: — Историки пишут о золотом коне, отлитом по приказу хана Батыя в память о любимом скакуне. Даже о двух конях. На их изготовление ушло всё золото из собранной за год дани. Мастеров для их изготовления согнали из завоёванных стран. Много и из Руси было, тогда колокола и прочее отливать из металлов уже умели. Коней из золота в полный рост сделали, глаза из рубинов вставили и установили перед воротами Сарай-Бату, столицы Золотой Орды. После смерти хана Батыя, власть перешла его брату хану Берке. Он перенёс столицу, назвав Сарай-Берке, вот только коней у ворот так же поставил. Спустя сто с лишним лет, когда русское войско разгромило уже другого хана — Мамая, на Орду стали делать набеги заволжские казаки. Как-то они захватили и разграбили Сарай-Берке, а когда уходили, забрали с собой одного коня.