Последнее он спросил, потому что Егор действительно даже немного вздрогнул, уж очень похожей была фамилия следователя на прозванье атаманского лазутчика. Но тогда и ярость аспида золотого понятна — Межага-то с остальными казаками второго золотого коня выкрал, вполовину орду ослабив.
— Фамилию нет, а прозвание слыхал. Не было ли в вашем роду, ваше благородие, казаков? — вопросом на вопрос ответил Егор.
Настала очередь следователю удивляться.
— Откуда знаешь? Да, дед мой, Василь Межага, был атаманом казачьим. Дворянство ему сам государь пожаловал за ратные подвиги в боях против Бонапарта. Отец мой службой себя не утруждал, а я вот по судейскому делу. С отрочества мечтал преступления раскрывать, — сказал следователь и задумчиво добавил: — Деда моего знать ты не мог, молод больно, а папенька о происхождении из казаков умалчивал.
Егор вскочил на облучок, натянул поводья:
— Но, пошли, родимые, — обернулся и ответил: — Деда вашего, геройского, не встречал, а вот с другим прародителем столкнуться довелось. По дороге расскажу, а то уже смеркается.
Весь путь до придорожного трактира Егор рассказывал о своём невольном путешествии в стародавние времена, о знакомстве с казаками, отдельно об атаманском лазутчике по прозванью Межага. Изредка он оборачивался, отвечая на вопросы следователя Василия Степановича.
— Какой он из себя-то был, мой предок? — спросил Василий Степанович.
Егор подумал, сдвинул картуз, почесал макушку и понял, кого ему следователь напомнил, когда из пролётки лихо выскочил.
— На вас похож, ваше благородие, вернее, вы на него. Вот только Межага росточком пониже, да посмуглее будет, — ответил Егор и добавил: — А ещё он многоликий. Ежели в басурманском наряде, то от караванщика не отличишь, а в своей одёже — лихой казак. Ну, так на то он и лазутчик. По годам молод, совсем парнишка, а гляди-ка, деток успел народить. Как говаривает сосед мой, дед Зуда: наш пострел, везде поспел.
— Говоришь, полегли все в том бою с ордынцами? — раздался новый вопрос. — Да, Егор, можешь меня по имени отчеству величать, не по чину.
Тут Егор отвечал, не оборачиваясь, вглядываясь в еле заметную колею. Не хватало ещё в степи заплутать. Хоть и не зима, а хорошего мало.
— Сам я, Василь Степаныч, битву не видал. Нас с Матрёной, племянницей атаманской, отправили коня золотого прятать. А вот в книгах умных написано, мне Павел Петрович ещё до раскопок сказывал, никто из казаков заволжских не выжил, так и не узнали басурмане проклятые, где конь золотой. Жаль вот только, что имена смельчаков не сохранились. Вот ходят по земле Дружинины, Чудновы или Чудинкины, и не знают, от каких героев род ведут.
О том, куда они с Матрёной коня золотого спрятали, Егор говорить не стал. Хотя, скорее всего, Зябкое болото или пересохло вовсе, или по-другому называется. А Василий Степанович и не спрашивал, в свои думы погрузился. Про кикимор да коней болотных, тоже не сказал Егор. Решил, на сегодня хватит следователю потрясений.
Вскоре выехали они на основную дорогу, Егор слегка расслабился, тут уже не заплутаешь. Около съезда на Растегаевку, остановил их полицейский пост: уже знакомый Егору немолодой урядник и стражник. Те самые, что их экспедицию не пропустили из-за холеры.
Урядник Егора тоже узнал, кивнул, как старому знакомцу, а увидев седока — следователя в форме — полицейские отдали честь и во фрунт вытянулись.
— Вот мои документы, любезный, — протянул бумаги Василий Степанович.
К сельскому уряднику он отнёсся лучше, чем к губернскому исправнику и околоточному надзирателю. Урядник быстро просмотрел документы, вернул и доложил:
— Мы недавно приказ получили, помимо карантинных запретов, проезжих досматривать. Никто подозрительный не проезжал. Видать, вор в другую сторону подался.
Василий Степанович поблагодарил полицейских за службу и велел Егору трогаться. Те же на прощанье отдали честь и чуть ли рукой вслед не помахали. Остались они в твёрдом убеждении, что полицейские из губернии на судейских наговаривают. Вот ведь, следователь, высокий чин, а по-людски разговаривал, да ещё благодарность вынес.
Когда немного отъехали, Василий Степанович спросил:
— Егор, как думаешь, а этот маровщик Данила мог коня золотого видеть?
Егор задумался, неожиданно вспомнилось то, на что по горячке внимания не обратил. Когда он коня от Павла с Данилой отворачивал, на миг встретился взглядом с Данилой. Глаза того были раскрыты и наполнены ужасом. Ответил уверенно:
— Видел. Очухался он к тому моменту. Я ж в аршине от головы Павла проскакал, а от его и того меньше. А почему спросили-то, Василь Степаныч?
— Да мысль у меня шальная мелькнула. Вдруг, маровщик и впрямь в монастырь подался. Нужно будет дальние обители посетить. Прежде загляну в Чуркинскую пустынь. Оттуда, если кто постриг принял, властям не выдают. Кроме душегубов, конечно, — ответил следователь и добавил: — Заночуем в трактире, по темноте не поедем.
Егор и по темноте бы не побоялся, но следователя понимал, после встречи с золотым аспидом, на тень свою будешь оглядываться, а то и в монастырь уйдёшь, грехи отмаливать.
На пороге трактира их встречали трактирщик и его отец, заслышавшие топот копыт.
— Дедушка Савелий, мы у вас ночуем, — издали крикнул Егор.
— Сейчас, сейчас, — засуетился старик, спускаясь с крыльца и направляясь к воротам.
Высадив следователя у крыльца, Егор направил пролётку в распахнутые ворота. Когда они с дедом Савелием вошли в трактир, сразу, по заведённой уже традиции, направились к умывальнику. Кусок дегтярного мыла оказался уже порядком измылен. Трактирщик за чистотой строго следил.
Василий Степанович сидел за накрытым столом. Он позвал:
— Егор, идём, я нам с тобой ужин оплатил. Ночуешь тоже со мной в номере.
— Спасибо, сейчас, руки сполосну, — ответил Егор.
Дед Савелий, подошедший к рукомойнику первым, потихоньку ворчал:
— Мой, мой, так всю кожу смыть можно. Когда ж эта холера проклятущая закончится?
Егор улыбнулся, имелись у него подозрения, что даже после того, как холера отступит, рукомойник-то на месте останется, как и привычка к чистоте. Трактирщик вручил ему деньги за оставшиеся продукты:
— Долг я вычел, бери, — сказал он.
— Вот хорошо, отдам Павлу Петровичу. А за телегой с черепками приедем, когда хозяин до памяти придёт, — ответил Егор и направился за столик к следователю.
После того, как плотно поужинали, поднялись в номер и улеглись, следователь попросил:
— А расскажи-ка мне, Егорша, как ты мавкиной печатью обзавестись умудрился?
Егор и рассказал, начиная с момента, как Ульянка к их костру вышла.
— Вот так всё и случилось. Говорила мне Ульянка: не лови золотого коня, а я и не вспомнил об её наказе. Да как не ловить, если Павлу верная смертушка грозила? — закончил Егор и повернулся к соседней койке. Следователь спал крепко и безмятежно. Егор прошептал: — Хорошая тебе сказочка на ночь вышла, Василь Степаныч.
После чего отвернулся к стенке и тут же заснул. Сказались двое суток почти без отдыха. Сон-явь пришёл перед рассветом. Сидит он, Егор, в ханском шёлковом халате на мягких подушках из лебяжьего пуха. Рядом яства да вина заморские. У ног леопард лежит и мурлычет, как кот, только громко. Звучит дивная музыка, и танцует под неё ханская наложница. Для него, Егора, танцует. Блестят чёрные глаза, видна сквозь полупрозрачную вуаль манящая улыбка. Хороша! Да вот только недолго длится её танец. Непонятно откуда появляется Матрёнка и взашей выталкивает наложницу вместе с леопардом из Егорова сна.
Проснулся Егор с улыбкой. Пусть хоть так, во сне, но довелось ещё разок повидать свою отчаянную подружку.
Глава двадцать шестая. В больнице
Утром выехали рано. Василий Степанович окончательно в себя пришёл. По дороге он рассказывал Егору о местных монастырях. Похоже, за ночь и вовсе уверился, что маровщик туда отправился. Рассудил, уж если его самого, с образованием, выдержкой, опытом общения с душегубами, смертельная угроза от золотого коня так потрясла, что уж о простом мужике говорить.