В палату вошла сестра Анна с небольшим подносом в руках.
— Павел Петрович, вам порошок пора пить.
Она поставила поднос на тумбочку. Ловко высыпала лекарство из пакета в ложку, протянула Павлу и дала стакан воды — запить.
— А мне, сестричка, разве не положено? — спросил отставной вояка, откладывая газету и лихо подкручивая ус.
— Нет, Михайла Иванович, доктор сказал, что лекарств вам больше не нужно, на следующей неделе гипс снимут, — ответила сестра Анна и, захватив поднос с опустевшим стаканом и ложкой, вышла из палаты.
— Приятная дама, — сказал Пётр Фомич. — Хорошо, Павлуша, что она за тобой ухаживает.
Егор собрался с духом и сказал:
— Простите, Пётр Фомич, вы говорили подходящих невест не отыскать. А чем сестра Анна плоха? Дворянка из обедневших, вдова, молодая, на лицо приглядная, разве что без приданного.
Отставной вояка задумчиво протянул:
— Вдова, значит. — После чего обратился к Егору: — Егорша, не в службу, а в дружбу, помоги до умывалки дойти. Давно не брился, оброс, надо бы себя в порядок привести. А ты мне костыли подержишь, бритву подашь.
— Отчего не помочь, — согласился Егор, пряча улыбку.
Он взял футляр с лезвием и мешок с умывальными принадлежностями. Отставной вояка попрыгал на костылях с самым независимым видом. Каждый имеет право привести себя в должный вид. И симпатичная вдовушка тут вовсе ни при чём.
Глава двадцать седьмая. Монастырь
Следователь Василий Степанович Межагин появился в больнице через два дня, после того, как они с Егором вернулись от курганов. За эти два дня Павлу значительно полегчало, он стал проявлять больше интереса к окружающему. Вместе с Егором они наблюдали, как Пётр Фомич и сосед Павла по палате пытаются ухаживать за сестрой Анной. Первый открывал перед ней дверь, второй отпускал комплименты. Получалось у обоих слегка неловко и неуклюже. Но самым забавным для зрителей и вызывающим огорчение у незадачливых кавалеров было то, что Анна или не замечала ухаживаний, или не придавала им значения.
Когда дверь в палату стала приоткрываться, Пётр Фомич встал с кресла, а отставной вояка пригладил рукой шевелюру. Появление следователя их разочаровало, они-то ожидали сестру милосердия.
Василий Степанович в идеально сидящей новенькой форме, гладко выбритый, казался бы младше своих лет, если бы не умудрённый взгляд. Наверное, именно такой взгляд и бывает у тех, кто смерти своей в глаза посмотрел.
Он поздоровался с присутствующими, присел на предложенный Егором стул и многозначительно посмотрел на отставного вояку. Михайла Иванович взял костыли и бодро попрыгал к выходу из палаты, со словами:
— Пойду-с, прогуляюсь. Погодка нынче чудесная.
Пётр Фомич вновь опустился в кресло и с тоской посмотрел вслед отставному вояке, догадываясь, кого тот отправился искать. Сам же уйти он не мог, ведь следователь пришёл по делу его сына.
Сообщив, что беглый маровщик пока не найден, а драгоценности нигде не всплыли, следователь добавил:
— Ближние монастыри мои люди проверили. В Чуркинскую Пустынь я отправлюсь сразу, как начальство транспорт выделит. Будь моя воля, сегодня бы выехал, в трактире в Чернодолье переночевал и после заутренней в монастырь бы поспел. Сразу хочу предупредить, Павел Петрович, если беглый Данила в монастыре найдётся, всё украденное вернуть не получится. Придётся часть оставить в виде пожертвования.
Петр Фомич переглянулся с сыном и ответил вместо него:
— Мы тут с Павлушей посоветовались. Коли вор в обители, то мы им пожертвованное забирать не будем. Пусть будет нашим воздаянием за то, что Павлуша живым остался.
Василий Степанович хмыкнул и произнёс:
— За жизнь сына вам благодарить нужно Егора Архипова, Ваша светлость.
— Перед Егоршей я тоже в долгу не останусь, — заверил Пётр Фомич. — Скажите, ваше благородие, не знаю, как вас по батюшке величать.
— Василий Степанович, — подсказал следователь.
— Так вот, Василий Степанович, а что, если я пролётку вам прямо сегодня выделю? И экипаж с тройкой не пожалел бы, да отправил кучера за черепками, в кургане найденными.
— Буду премного благодарен, Пётр Фомич. Ваша пролётка куда лучше казённых таратаек. Тотчас могу отправиться, — ответил следователь.
— С вами поеду, — твёрдо сказал Пётр Фомич. — Даже если беглый вор не там, лично пожертвование монастырю сделаю. Службы закажу: за здравие Павлуши да за упокой Игната.
— Папенька, а я как же? Без вас, без Егорши, — растерянно протянул Павел.
— За тобой, Павлуша, Прошка присмотрит. А, как вернёмся, упрошу доктора тебя домой на долечивание отпустить. Сестрица моя, Ворожея, травами попользует. Хоть здесь доктор и неплох, ей веры больше, — ответил его отец и повернулся к Егору: — Ступай, Егорша, запрягай лошадок. Мы с Василием Степановичем чуток позже выйдем.
— В лучшем виде сделаю, Пётр Фомич! — отозвался Егор и поспешил в больничный дворик.
Предстоящая поездка его обрадовала, здесь, кроме ухода за Павлом, дел у него особых не было. К праздности Егор не привык, потому то сестре Анне помогал больных на перевязки водить, то для кухни продукты разгружал, то со сторожем дворик убирал. В больнице его уже за своего считали: кухарка куски повкуснее накладывала, сестра Анна и фельдшер позволили в комнатке отдыха на диване ночевать, доктор всегда здоровался приветливо и шутил.
Поэтому и сторож, как только Егор во дворе появился, тут же ему помогать вызвался.
— Куда собрался? — спросил он, а узнав про Чуркинскую Пустынь, протянул: — Святое место. Ты, не слыхал, небось, но прошлого Владыку, преподобного отца Евгения, в лик святых возвели.
— Да я мало где побывал, — признался Егор. — Про этот монастырь и не слыхивал.
Сторож, подавая упряжь, принялся рассказывать:
— Монастырь тот древний, а вот чуть не сгинул, монахи еле ноги волочили, и так денежек не водилось, а тут ещё засуха, голод. Оставалось беднягам лишь молиться. И что думаешь? Услышал Боженька их отчаянную молитву. Направили в Чуркинскую Пустынь архимандритом отца Евгения. Благодаря его радению из руин обитель поднялась. Церкви обиходили, трапезную новую поставили. Перед тем, как упокоиться, преподобный преемника выбрал, себе под стать. Слухи ходят, — сторож понизил голос, — святой отец и сам иногда является, хранит дело рук своих. Веришь?
— А что же не верить? В жизни всякое случается, — ответил Егор, уж кому-кому, а ему доподлинно известно было, что призраки и духи существуют, и добавил: — Вот и готово.
Тут и Пётр Фомич со следователем подоспели. Вскоре пролётка, миновав площадь и собор перед ней, направилась к выезду из губернского города. Другому, не тому, с которого Егор заезжал, из степи возвращаясь. В центре дома куда как посправней выглядели. Даже каменные встречались. Егор ехал по указанию Василия Степановича, сам-то мог бы и заплутать. Миновали купеческие лабазы, заводик, рынок центральный, оглушивший шумом-гамом и выкриками торговцев. Егор дорогу к рынку запомнил, решил перед отъездом подарков родным прикупить, тем более, что Пётр Фомич деньги, Егором за остаток провизии у трактирщика вырученные, брать не стал, сказал: себе, мол, оставь, сгодятся. Егор и оставил, не дурной же он отнекиваться.
Из города выехали на широкий тракт, движение здесь было оживлённое, множество повозок, телег и ещё больше экипажей, чаще с откинутым верхом из-за летней поры. Когда свернули с основного тракта, ведущего к мосту через Волгу, на дорогу, идущую вдоль реки, Егор даже вздохнул от облегчения. Не привык в такой толчее ездить: не доглядишь, сам в кого-нибудь врежешься, не успеешь свернуть — в тебя.
Пётр Фомич спросил, почему они свернули, на что следователь пояснил:
— В объезд быстрее, а через реку мы на пароме переправимся.
Егор на пароме тоже ни разу не плавал, он порадовался такой возможности. Представил, как будет рассказывать сестрёнкам да Фильке с Васяткой. Он принялся всё внимательно рассматривать, чтобы лучше запомнить.