Он пожал Егору руку и быстрым шагом отправился к казённой двуколке со стражником на облучке, которую раньше никто не заметил.
Михайла Иванович хлопнул оробевшего Егора по спине и сказал:
— Ты, Егорша, не смущайся, раз дарят, значит, заслужил. Давай помогу коня к пролётке привязать. Дончаки и под седло хороши, и в упряжь.
Вскоре из губернского города выехал маленький обоз: впереди экипаж, запряжённый тройкой лошадей, следом — пролётка, сзади к которой привязан был рыжий, золотой под солнцем, конь.
Глава двадцать девятая. Дом родной
К дому родному подъезжал Егор верхом на дончаке. По обе стороны от седла свисали полные гостинцами сумки. Вечерело. Около соседских ворот дед Зуда чинил скамейку. Обернувшись на стук копыт, он выронил из рук молоток и завопил:
— Растудыть твоё коромысло! Егорша вернулся!
На вопль деда на улицу высыпали все обитатели трёх домов: Архиповы, Кузнецовы и Корзинкины. Дальние соседи во дворах остались. Любопытство праздное в селе порицалось, вот и приходилось людям через заборы да щель в воротах подглядывать. Интересно же.
Егор спешился и тут же попал в маменькины объятия.
— Сыночек, родненький! — заголосила маменька. — Мы уж тут, что и думать не знали, когда Пётр Фомич в губернию помчал. Хорошо, Архип-кучер, когда черепки проклятые завозил, сказал, что с тобой всё в порядке.
— Братик приехал! — в два голоса кричали сестрёнки, прыгая рядом с Егором вместе с младшими внуками деда Зуды. Филька с Васяткой смирно стояли, считая себя взрослыми, так радость проявлять, лишь глаза блестели радостью и интересом. Хотя не только у них.
— Коня, чай, барин бывший на время дал? — спросил осторожно отец.
— Нет, батюшка. Дончака мне следователь из судейских подарил за… — тут Егор слегка запнулся и продолжил: — За вспоможение в расследовании преступного деяния.
Все дружно ахнули и от новости, и от непонятных важных слов. Дед Зуда подошёл к самой морде коня.
— Эй, дарёному коню в зубы не смотрят! — прикрикнула на него Егорова бабушка.
— Так не мне подарили, а Егорше, — резонно ответил дед, заглянув подарку в зубы и еле успев увернуться от укуса. Затем восторженно провозгласил: — Молодой конёк да резвый. Хорошую ты, Егорша, видать, службу сослужил этому, как его, следователю. Как назвал жеребца-то?
— Сивка-Бурка, — ответил Егор, вспомнив, как вызывал золотого коня.
Он раздал ребятне по маленькому тульскому прянику в виде лошадок. Если Васятка и сестрёнки долго разглядывали лакомство и, не спеша, слизывали глазурь, то внуки деда Зуды быстро стали жевать. Пока их бабка не отобрала и не припрятала в сундук до праздничка. Скуповата была у деда Зуды бабка, прижимиста, но и она разулыбалась, когда Егор всем соседям выдал по большому тульскому прянику в форме самовара. Он таких много набрал: и соседям, и своим, и Ворожее, и дядьке Архипу — не идти же в гости с одним платочком для его дочери.
Егорова бабушка чуток поворчала, про простодырость внука, но уже по привычке. Ведь сама тут же пригласила соседей к ужину.
— Только разносолов не готовили, уж, чем богаты, тем и рады, — сказала она.
Васяткина мама и сноха деда Зуды тут же вызвались помогать, сказав, что и они к столу кое-чего добавят. Договорились собраться через часок.
— Как раз успеем до прихода коров и до вечерней дойки, — сказала маменька, счастливо поглядывая на сына.
Дома Егор и родным гостинцы выдал: отцу с дедом по картузу с лаковыми козырьками, маменьке с бабушкой по красивому платку, сестрёнкам кучу ленточек да бусиков. Нарочно брал одинаковые, чтоб ссор не было.
— А себе чего купил? — спросила младшая сестрёнка.
— Мне и коня хватит, — ответил ей Егор и добавил для всех: — Перед домом, я в поместье заехал, так Пётр Фомич за спасение сына мне дорогой подарок сделал. Вот бумаги на дом и надел.
Он достал из-под козырька картуза свёрнутые бумаги и протянул деду. Тот развернул и вернул обратно со словами:
— Прочти, что за дом-то.
Егор прочёл, поясняя, что если какой бобыль или вдовица бездетная помрут, дома их барину бывшему отходят, если родни нет.
— Вот мне дом Фоки-бобыля и подарили, — сказал он. — Ежели жениться надумаю, есть куда жену привести. Вон, дядька Архип в гости звал, с его дочкой знакомиться.
— Как жениться? Ты ж дитё ещё, — ахнула маменька.
— Небось, девка-то черна да смугла, чисто цыганка, ежели в батьку пошла, — поддержала бабушка. Обнявшись, обе запричитали.
— А ну, цыть! — рявкнул дед, стукнув кулаком по столу. — Растрещались, сороки! Архип-кучер зажиточно живёт, от людей уважение имеет, с таким и породнится не грех. Если девка Егорше приглянется, сватов зашлём, а к Покрову и свадебку справим.
— Тут ещё бабушка надвое сказала, — возразил Егор. — Вдруг я девице не по нраву придусь.
— Что это не по нраву? — встрепенулась маменька. — Ты нынче у нас жених видный: дом, надел, конь.
— Мы на свадьбу телушку да курочек подарим, — поддержал жену Егоров отец.
Даже бабушка согласно закивала, смирилась, что сын к жене прислушивается, а не учит кулаками в дело и без дела. А как не смириться? Угрозу Ворожеи, что лишит того силы мужской, если на беременную жену руку поднимет, она лучше сына помнила.
Вскоре подошли соседи. Общими усилиями стол от еды ломился. Но поужинали быстро, не терпелось всем рассказ Егоров послушать. Егор и рассказал, ту часть, что можно было. О том, что на самом деле произошло, мог он поведать лишь одной Ворожее. Её, к слову, тоже позвать хотели, да Егор вовремя вспомнил, что Пётр Фомич за ней послал, чтоб Павла лечить. «Заеду перед тем, как к дядьке Архипу в гости отправиться», — решил Егор.
И без тайных подробностей рассказ всех так увлёк, что забыли коров из стада встретить. Опомнились от недовольного мычания. Коровы дошли-то сами, да в ворота запертые уткнулись. Только тогда спохватились гости, расходиться стали.
После того, как маменька корову подоила, налила Егору целую кружку парного молока и вручила краюху хлеба.
— Да сытый я, маменька, — попробовал отказаться он.
— Отъедайся, сынок, вон как отощал, одна кожа да кости, — сказала маменька с таким вздохом, словно сына несколько лет дома не было.
Пришлось Егору послушаться. Думал, на сытый желудок плохо засыпать будет, но только добрался до любимой лавки, тут же уснул. На этот раз никаких снов Егор не видел. Встал он утром бодрым, но с чувством, что чего-то не хватает, так привык к необычным сновидениям.
В церкви на воскресную утреннюю службу собралось почти всё село. На Егора смотрели с уважением, шутка ли, барчонка от смерти спас, следователю помог. Даже девицы, что мавкиным женихом дразнили и как от чумного шарахались, стали приглядываться да глазки строить. И это они ещё о доме, Петром Фомичом Егору подаренном, не знали. Про этот подарок дед Егоров велел пока никому не сказывать, боялся, что сглазят удачу внука. В другое время Егор бы такому вниманию порадовался, а тут даже не заметил, мыслями был уже у Ворожеи да у дядьки Архипа.
Сразу, как со службы вернулись, Егор в гости отправился, верхом, прихватив сумку с подарками. Маменька до ворот проводила, вслед перекрестила, слезу утёрла. Вот и вырос её старшенький.
Подъехав к дому Ворожеи, Егор соскочил с коня. Откуда-то из под крыльца выкатился толстый щенок и принялся звонко лаять.
— Ишь, какой грозный! Доброе утро, тётушка, — сказал Егор вышедшей на крыльцо Ворожее.
— Славного ты сторожа мне присоветовал, Егорша, — ответила та и пригласила войти. — Пойдём, почаёвничаем, самовар уж поспел. Коня вон, к перилам привязать можешь. Тихо, Соколко, свои.
Щенок лаять перестал, опасливо косясь на жеребца.
Егор накинул повод на перила и вошёл в дом. На столе пыхтел расписной самовар, высились горой в плетёной корзинке пирожки, источал цветочный аромат мёд в крынке. Иконы не были завешены, перед ними горела лампадка. Егор снял картуз и перекрестился на красный угол, затем спросил: