Он не двигался. Просто сидел на постели, наклонившись вперед, с забрызганным кровью рулем, торчащим из головы.
Где же медсестры? Где доктора?
Я отвернулась. Я не могла смотреть. Разинув рот, я в ужасе заревела:
— Помогите ему! Кто-нибудь, помогите ему!
5
От отчаянных криков разболелось горло. Комната дико закружились вокруг меня.
В поле зрения вплыло мамино лицо. Оно казалось бледнее обычного, словно вместо кожи ее скулы были обтянуты белой бумагой.
— Мама?
Она несколько раз моргнула. В ее глазах я увидела слезы.
— Лиза? Очнулась? О, слава Богу!
Приподняв голову, я увидела, как сзади к ней подошел седой мужчина в белом халате. В одной руке он держал блокнот. На груди покачивался стетоскоп.
— Папа! — закричала я. — Позаботьтесь о папе!
Никто из них даже не обернулся. Оба смотрели на меня.
Я перевела взгляд на кровать напротив.
— Папа?
На кровати никого не было.
Мама положила руку мне на плечо.
— Лиза, почему ты кричала? — Я увидела, что другая ее рука закована в гипс и висит на перевязи.
— Я… мне показалось, что я видела папу, — пробормотала я. Комната снова пошла кружиться. — На той кровати. Так ясно… Он истекал кровью. Голову опустил, а кровь лилась… и никто ему не помог. Никто.
Седовласый отстранил маму. Он смотрел на меня серебристыми глазами из-под стекол очков в черной оправе. Кустистые выгнутые брови напоминали парочку толстых белых гусениц.
— Я доктор Мартино, — представился он. — Рад, что ты так быстро пришла в себя, Лиза. Вчера вечером ты еще находилась в бессознательном состоянии.
— Я была без сознания? — Я бросила взгляд в окно. Сквозь открытую нижнюю половину лился оранжевый солнечный свет. Вечернее солнце?
— Ты получила тяжелое сотрясение мозга, — сообщил доктор Мартино. В его дыхании чувствовался запах кофе. В глазах и стеклах очков играли блики света. — Какое-то время тебя, вероятно, будут преследовать ночные кошмары и даже галлюцинации. Твой мозг пережил серьезную встряску.
Я закрыла глаза. Все болело. Все тело. Даже веки.
— Галлюцинации? — переспросила, снова открыв глаза. — То есть, как сейчас, когда я видела папу?
Доктор кивнул. Рядом с ним всхлипнула мама. И тут же умолкла. Она предпочитает не показывать чувств. Кажется, это принято называть «нордическим характером».
— Я была уверена, что вижу его, — сказала я, чувствуя, как вдруг сдавило горло. — Не могу поверить, что мне все померещилось.
— Мы подержим тебя здесь какое-то время, — сказал доктор Мартино. — Полагаю, с недельку или чуть дольше. Нельзя исключать внутреннего кровотечения. Нужно понаблюдать. Тебя также могут мучить и другие галлюцинации. Должен сразу предупредить.
Я слушала его вполуха. Он по-прежнему то появлялся, то пропадал. Казалось, его брови движутся сами по себе, будто живые.
Я повернула голову к маме.
— А… папа? Где папа? Он в порядке?
Мама закусила нижнюю губу. Прежде чем ответить, она тяжело вздохнула.
— Нет, Лиза. Я сожалею, — прошептала она. — Он… он не в порядке.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
6
Не хочу описывать неделю, проведенную в больнице. То было время тоски, головных болей, отчаяния, боли, слез и кошмарных снов. В первый раз, когда мне позволили пройти в ванную комнату на другой стороне коридора, я внезапно обнаружила, что пол превратился в болотно-зеленую жижу. Чувствуя, что липкая слизь облепила подошвы тоненьких больничных тапочек, я с ужасом смотрела, как горячая пузырящаяся жижа стремительно поднимается вверх по лодыжкам.
Я запрыгала на месте, лихорадочно пытаясь соскрести с ног зеленую слизь.
— Она не сходит! Она не сходит! — вопила я.
Мне пришли на выручку две медсестры: крепко взяв меня за локти, они водворили меня, дрожащую и бьющуюся в судорогах, обратно в кровать.
— Я всегда буду так безумствовать? — спросила я одну из них, рослую чернокожую женщину, до того крепкую, что она безо всякого труда подняла меня на руки и уложила в постель.
— Все мы чутка не в себе, — добродушно отвечала она. Голос у нее оказался на удивление высокий и мягкий. — Все у тебя образуется. Нужно время.
Не шибко-то я ей поверила.
В больнице у меня только время и было: время, чтобы таращиться в потолок и думать об отце. Мама установила над моей кроватью телевизор. Но в тот единственный раз, когда я включила его, рекламировали корм для собак. Я разревелась, потому что Морти выскочил из машины, и с тех пор его больше никто не видел. Выключила телевизор и больше не включала ни разу.
Друзья и знакомые присылали открытки с соболезнованиями и ободрениями. Двоюродные сестры из Вермонта прислали мне огромный букет белых и желтых лилий. Резкий аромат цветов наполнил палату, и я расчихалась. Наверное, у меня аллергия на лилии. Цветы пришлось унести.
Но какая разница?
Меня одолевали и другие горестные мысли, которые я при всем желании не сумела бы описать. Вы, возможно, назвали бы их сумрачными.
Когда сразу после выписки я сидела на заднем сидении непривычной еще новой машины, которую вела мама, все казалось слишком ярким. Я держала голову опущенной, дожидаясь, когда привыкнут глаза. Но привыкать они не хотели, и я все видела в ореоле слепящего света.
— Мам, как ты можешь вести машину одной рукой? — Голос мой был хриплым после затяжного молчания. Я потерла правое запястье. Оно ныло в том месте, где еще недавно была вживлена трубка. После нее осталась круглая гематома.
Мама не отвечала.
Я прикрыла глаза рукой. Солнечный свет тоже казался теперь слишком ярким. Я подумала, не помогут ли мне солнцезащитные очки. Мы выехали с больничной парковки и уже через несколько минут мчались по узеньким улочкам Олд-Вилледж.
Мне следовало бы радоваться. Наконец-то свобода! Я ехала домой. Но радость отняла бы слишком много сил. Я развалилась на сиденье. По телу разлилось онемение. Знаете, как бывает, когда отсидишь ногу? Так вот, я это чувствовала во всем теле.
— Мам, ты как?
По-прежнему прикрывая глаза рукой, я посмотрела в лобовое стекло — и дико вскрикнула при виде большого белого пса, трусцой пересекающего дорогу.
— Мама, стой! Останови машину! Смотри, это же Морти!
Автомобиль мчался дальше. Мама вывернула руль влево.
— Нет, мама! Ты собьешь его! Мама, тормози! Пожалуйста!
Она вдавила ногой педаль газа. Автомобиль рванулся вперед. Я увидела несущийся навстречу автомобиль. Темно-синий джип с хромированной решеткой, похожей на клыки. Услышала захлебывающийся вой клаксона.
А потом страшный удар сзади швырнул меня на спинку переднего сиденья.
О нет! Не-е-ет! Только не снова!
Я отлетела назад. Увидела, как мамина голова ударилась о рулевое колесо. И не отскочила. Мама так и лежала головой на руле, свесив руки по бокам.
Кровавый фонтан ударил из маминой головы, окропив лобовое стекло алыми брызгами.
Только не снова. Только не снова.
Машина вновь пришла в движение. Мама, навалившаяся на рулевое колесо, не подавала признаков жизни. Но автомобиль с ревом устремился вперед. Я ничего не могла разглядеть сквозь засыхающую на стекле кровь.
Я потянулась через сиденье, схватила маму за плечи и затрясла ее, затрясла изо всех сил.
— Очнись! Прошу! Останови машину! Ты должна остановить машину!
И тогда ее голова медленно повернулась ко мне. И я увидела, что это не мама больше. Это был мой папа, нежно улыбающийся мне, мой папа с развороченным черепом, улыбающийся мертвец…
7
Я почувствовала сильный рывок и, открыв глаза, увидела маму, трясущую меня за плечо.
— Просыпайся, Лиза. Ну же. Просыпайся, — приговаривала она напряженным шепотом.