Заработанные телом деньги частью шли на оплату налогов, частью — в монастырскую казну и часть откладывалась «на приданое» — еспи кто-то из клиентов захотел бы забрать падшую женщину в жены — для исправления.
— Тут лучше, чем в подворотне, — призналась мне хихикающая Пешиенс. — Не надо бояться, что тебя поколотят, или отберут деньги, и кормят хорошо. Правда, работать заставляют… В начале недели всегда негусто — один, двое приходят, зато в пятницу мужчины в очередь устраиваются. Ведь каждый мечтает о хорошенькой девчонке после пятничной мессы! Только успевай поворачиваться! Лучше всего, когда приходят знатные господа — они всегда выбирают, кто понравится, и обращаются с тобой, как с настоящей дамой, даже дарят что-нибудь. Мне вот ленту подарили, — она вздохнула с сожалением. — Только настоятельница сразу ее забрала…
— А ты тоже довольна? — спросила я у Пруденс, когда нас оставили после обеда драить котелки из-под каши.
— Тебе-то что? — огрызнулась она. — Думай о себе, леди!
Мне и в самом деле следовало подумать о себе. Врач, осматривавший всех женщин монастыря вечером в субботу, только покачал головой и оставил мне баночку с мазью, заживляющей раны Я попыталась убедить его помочь мне, но получила в ответ только занудную и мерзкую в своей лицемерности проповедь о необходимости исправления через смирение.
Гордость не позволила мне расспрашивать о судьбе короля, но в разговоре врача с помощницей я услышала, что коронация назначена на день празднования Тела Господня, всего через две недели.
Но моей решимости это не убавило. Про себя я поклялась, что не позволю никакому мужчине прикоснуться к себе — ни в понедельник, ни в какой другой день.
И так заявила настоятельнице, когда она сказала нам напутственное слово, призвав проявить скромность и терпение в предстоящем служении — так назывались здесь встречи с мужчинами.
За дерзость я опять получила порцию розг. Настоятельница лично присутствовала при порке, а увидев, что я намерена стоять на своем, предупредила:
— Будешь буйствовать, прикажу тебя связать, Силента. Ты здесь не для того, чтобы мы терпели твои капризы, а для исправления и спасения своей души.
Угроза подействовала, и я сразу присмирела. И вовсе не потому, что мне вспомнилась жестокость моей свекрови, и тот ужас и стыд, что я тогда пережила.
Окажись я связанной — смогу только умолять о пощаде. Я же намеревалась отстаивать свою честь и речами, и силой, а если удастся — попробовать бежать.
В понедельник монастырь посетило мало мужчин, потому что настоятельница вызвала лишь четверых женщин. Пешиенс была разочарована и сетовала на какую-то Митису. которой достался молодой парень. Она так надоела своим нытьем, что Пруденс, потеряв всякое терпение, набросилась на нее с кулаками. Я не пыталась разнять их, потому что уже поняла, что для этих несчастных женщин жалобы и драки были почти единственным развлечением в скучной жизни. Не считая прихода мужчин, конечно.
Понедельник подошел к концу, и мы уже получили свой скудный ужин, когда явилась настоятельница и приказала всем выйти во двор и выстроиться в одну линию.
— Пришел кто-то из богатеньких! — с присвистом выдохнул Пешиенс, торопливо приглаживая волосы. — Пусть мне повезет!
Я пыталась тайком улизнуть в келью, но Эдит и Линда — бесстрастные помощники настоятельницы — разгадали мою хитрость и лично препроводили во двор, поставив в середине. Опустив голову и спрятав лицо распущенными волосами, я старалась быть как можно незаметнее. Мы не видели «почтенного» клиента, Пешиенс шепнула, что господа выбирают женщин, глядя на них через зарешеченное окно, но вот смотрины закончились, и настоятельница приказала всем разойтись.
Мы с Пешиенс и Пруденс едва успели зайти в свою келью, и даже не начали читать вечернюю молитву, когда дверь распахнулась, и на пороге возникла настоятельница, в сопровождении невозмутимых Эдит и Линды.
— Идём со мной, Силента, — велела она. — Наш гость выбрал тебя.
Судя по тому, что настоятельница пришла с тяжелой пехотой в лице Эдит и Линды, она не рассчитывала, что я соглашусь пойти к «гостю» по доброй воле. Но я пошла к ней навстречу, не выразив ни недовольства, ни страха.
— Почему ей повезло? — шепотом простонала мне вслед Пешиенс.
Настоятельница посматривала на меня с подозрением, но я послушно прошла вслед за ней до северного крыла, где находились комнаты для особых гостей.
Пешиенс взахлеб рассказывала, что там мягкие перины и простыни из тончайшего льна. И что на стене висит разноцветный ковер, а окна выходят на реку, и кажется, будто ты в раю.
У меня были другие представления о рае, а сейчас особая комната представлялась мне чем-то сродни аду. Но я была намерена отстоять себя. пусть даже ценой жизни.
— Надеюсь, ты одумалась и проявишь благоразумие, — сказала настоятельница перед тем, как отправить меня в комнату, где ждал гость.
— Несомненно, — заверила я ее. — Порка прекрасно располагает к благоразумию.
Двери комнаты открылись, я переступила порог, и двери закрылись. Я находилась в небольшой комнате, обставленной довольно бедно, но простолюдинке, вроде Пешиенс, это и в самом деле могло показаться несказанной роскошью. В стенной нише тускло горел светильник, а на постели сидел мужчина в широкополой войлочной шапке.
Я подождала, пока в коридоре затихнут шаги моих тюремщиц, а потом сказала негромко, но веско:
— Если вы человек чести, то не притронетесь к женщине, которая оказалась в этом ужасном месте не по своей воле. Помогите мне, и небеса щедро отблагодарят вас за благородный поступок.
Мужчина поднялся мне навстречу и снял шапку.
— Жозеф?! — ахнула я, отступая и прижимаясь к двери спиной. — Как ты здесь оказался?
— Узнал, что ты здесь — и приехал, — сказал он. — Печально, что ты оказалась здесь, Ди.
— И опять не по своей воле, — усмехнулась я, хотя мне стало по-настоящему страшно. — Имей в виду, если посмеешь дотронуться до меня, я выцарапаю тебе глаза. А когда король узнает о твоем поведении…
— Его величество под арестом, — перебил он меня. — И вряд ли окажется на свободе.
Сердце мое забилось, но я постаралась сохранять хладнокровие.
— Он здоров? — спросила я холодно. — Ты видел его? Ты ведь его камердинер.
— Нет, не видел, — Жозеф подошел к нише и загасил светильник. — К нему никого не пускают, а в столице торопятся с коронацией наследного принца.
— Значит, мятеж — дело рук его высочества? — сказала я презрительно. — Не дождался, когда отец передаст ему власть по закону, решил идти потайными дорожками. А зачем ты гасишь свет? Я же сказала, что не позволю тебе…
— Когда выйдешь из монастыря, — сказал Жозеф. подойдя ко мне вплотную и понизив голос, — свернешь вправо. Там будет ручей, пойдешь вниз по течению. Тебя ждут и проводят до границы.
— Что?.. — я потеряла дар речи, а Жозеф уже снимал камзол и штаны, жестом предлагая мне переодеться.
— Ты приехал, чтобы помочь мне бежать? — я все еще не могла осознать этого.
— Я виноват перед тобой, — сказал он, подтаскивая мне сапоги. — Вот, пытаюсь загладить вину. К тому же, хочу заслужить благодарность небес, как ты сама сказала. Переоденься, а потом надо разыграть маленькое представление.
— Представление? — я никак не могла поверить ему. Вдруг он решил избавиться от меня каким-то хитрым способом? Я выйду из монастыря (если выйду), а там меня поджидают головорезы. Хотя… что стоило ему прирезать меня прямо здесь? Когда мы одни?..
— Переодевайся, — он почти силой стащил с меня рубашку и втиснул в камзол.
— А ты? — только и спросила я.
— А что они со мной сделают? — он передернул плечами. — Наложат епитимью и отпустят.
Я не стала играть в благородство и быстро натянула штаны. Сапоги оказались мне велики пальца на четыре, но если не бежать, то вполне сойдет.
— Кто будет ждать меня? — спросила я, застегивая пуговицы камзола до самого горла.
— Сэр Стефан и его люди, — Жозеф достал нож и проколол в ремне дырку, чтобы с меня не сваливались штаны, слишком широкие в поясе.