Почти четыре месяца мы не виделись с Маринкой. Я заблокировала её номер телефона, а в общаге обходила её комнату десятой дорогой.
Но, к сожалению, мы по-прежнему учимся на одном факультете и даже в одной группе.
Лифт распахивается. Я быстро иду по коридору, а Маринка дрожащим голосом просит:
— Май, пожалуйста, давай поговорим! Мы ведь двенадцать лет дружим, неужели разрушим всё из-за какого-то мужика?
— Ты идиотка? — не выдерживаю, срываюсь на крик. — Или опустилась до умственного развития Егора? Какой на хрен разговор? Это ты предала меня, это ты разрушила нашу двенадцатилетнюю дружбу! И восстановить её невозможно! Ты должна была сказать, что влюблена в моего парня, а не пизду ему любезно подставлять, пока я на работе корячусь. Как у тебя вообще хватает наглости ко мне подходить?
— Но ты же сама любила! Как ты не понимаешь, что чувства порой сильнее разума? — надрывно спрашивает Марина, шмыгая носом.
— Дружба — это ведь та же любовь, только иного свойства. Я бы никогда тебя не предала, Марин. Жаль, что ты ищешь себе оправдание вместо того, чтобы полностью признать вину… Не лезь ко мне больше, не унижайся.
Она плачет. Её слёзы не вызывают эмоций.
Я чудом справляюсь с контрольной работой, хотя в душе царит полный раздрай. На перемене преподаватель отчитывает меня за прогулы. Предупреждает, что не допустит к экзамену, если я не начну ходить на лекции. Я безразлично пожимаю плечами, из-за чего бедный профессор сердится ещё больше.
После занятий я медленно спускаюсь по лестнице, раздумывая, чем бы заняться в свой редкий выходной. На ум приходит только долгий здоровый сон.
Выхожу из университета. Краем глаза замечаю до боли знакомую машину на парковке. Столбенею. Жжение в грудной клетке настолько сильное, что я начинаю задыхаться.
В нескольких метрах от меня, с огромным букетом тюльпанов в руке, стоит Егор. А навстречу ему бежит счастливая Маринка. Она заливисто смеётся, страстно целует его в губы. В лучах осеннего солнца что-то ярко блестит в её руке.
— Не хочу, чтобы мне допросы устраивали, — стеснительно улыбается Марина, надевая на безымянный палец сверкающее кольцо.
— Пусть завидуют, — ухмыляется Егор.
Я кусаю губы. Силюсь сделать шаг вперёд, чтобы остаться незамеченной. Хотя Егору с Маринкой нет дела до окружающего мира, они снова целуются взасос, наплевав на посторонних.
Егор никогда не встречал меня после занятий. Не дарил огромные букеты цветов. И не предлагал выйти за него замуж. А теперь его женой станет Марина. Спустя всего лишь четыре месяца.
Я отталкиваюсь ногами от земли и бегу. Задыхаюсь, лёгкие горят, но я сворачиваю на узенькие улицы, где почти нет людей, и продолжаю мчаться куда-то, лишь бы хоть немного отвлечься от боли. Но она острыми когтями впивается в тело, раздирает душу на мелкие частицы, царапает, корёжит, перемалывает каменными жерновами. Я хочу избавиться от разрушительных чувств, стать слепой и немой к человеческим эмоциям. Не казаться циничной, а быть ею.
Спотыкаюсь и падаю на асфальт, сдирая ладони до крови. Физической боли не ощущаю. Джинсы грязные, порванные. Нужно новые купить. Снова непредвиденные траты.
Цепляюсь за эту мысль, как за спасительную соломинку.
Если душевную боль невозможно остановить силой воли, то от физического дискомфорта я могу избавиться раз и навсегда.
Я возвращаюсь в общежитие, чтобы принять душ и переодеться. Дезинфицирую ранки перекисью водорода, залепляю их пластырем. Ладони щиплет, снова болит голова.
Почему-то я думала, что Егор с Мариной просто потрахались и разошлись. А теперь моя бывшая лучшая подруга выходит замуж за мужчину, которого я до сих пор не отпустила. Поцелуй с Ярославом ничего не изменил. Сколько ещё нужно времени, чтобы эта дурацкая любовь полностью исчезла?
Надеваю красивое нижнее бельё, а сверху — серые джинсы и тёплый свитер. В сумку бросаю сменную одежду и косметичку. Заказываю такси. Сегодня можно шиковать. Я добровольно продаюсь. Если, конечно, ещё не поздно.
Возле трёхэтажного особняка Ярослава я топчусь около двух часов.
Наконец улицу освещает блеск фар, и у ворот останавливается чёрная машина.
Вопреки всем законам логики, я испытываю радость, когда вижу удивлённое лицо Ярослава. Пульсирующая в грудной клетке боль затихает, я чувствую себя красивой, уверенной и ко всему готовой. Откажет — ну и хрен с ним, сама виновата, что сбежала тогда. Согласится — что ж, здравствуй, новая богатая жизнь.
Ярослав подходит ко мне, хмурится, когда я старательно улыбаюсь и звонко говорю:
— Привет! Я не знала, как тебя найти, поэтому решила у дома подождать. Отчаянные времена требуют отчаянных мер.