— Саша? — жена выскакивает на улицу. — Ты зачем приехал?
Самая лучшая на свете блондинка. И самая стервозная из женщин, что я только встречал. Спрашивает у меня: зачем.
Аховый чертёж.
— Замерзнешь, — приближаюсь. Глаза жадно скользят по лицу, вниз, к обтягивающему короткому платью, упираются в стройные ноги, как всегда, на высоких каблуках. Моя Мария. Богиня красоты и любви, ты затмеваешь Афродиту и достойна поклонения, вечной жизни и весны. Почему же ты ушла.
— Саш?
Усилием заставляю себя оторваться от нее. Киваю на фигуру в дверях:
— Это кто?
Маша оборачивается, показывает ему знаком, чтобы шел к мерсу. Тот не двигается. Она смотрит на розы в моих руках. Протягиваю букет.
— Зачем? — она не берет, обхватывает себя за плечи. — Саш, давай закончим. Ты зря приехал. У меня своя жизнь. И уже давно.
— С ним что ли? — оглядываю конкурента. Натуральный истукан. Но он не уезжает, остается участником семейной сцены, словно имеет на это какое-то право, и я вдруг вникаю в расклад. Наверняка, она с ним спит. Она привела его в наш дом, в котором живет наш сын, для нее это окей, и значит — гляди, вон он памятник вранью "пока смерть не разлучит вас". Серьёзно, приплыли, она не даст мне вернуться. Два десятка лет вместе давай выкинем на мусорку, у них кончился срок годности.
В ее взгляде читаю подтверждение "да, ты все понял верно". Зеленая радужка с коричневыми всполохами — болото с убойной топью, чавк-чавк, в трясине гибнет мой здравый смысл.
Где-то на задворках разума стучит фраза "только не психуй, Сань, просто выпей таблетки". Но, мон шер ами, я шлю сей помысел к шалавам.
Сжимаю зубы. Маша пятится назад, я подаюсь вперед и наклоняюсь. Раз, два, три, четыре — красные бутоны роз шлепают жену по щекам. Сбрасываю цветы в снег возле ее туфлей, и под Машины крики иду к ее моднику:
— Эй, ушлепок, ну-ка стоять.
Он шмыгает за мерседес и прячется от меня, вот это позор. Его поведение пробивает на бугага, и я хрипло смеюсь, от чего он роняет брелок, наклоняется, не сводя с меня глаз и шарит по обледенелой плитке. Так держат кого-то на мушке, когда ждут, что человек выстрелит или бросится на тебя, и я бросаюсь. Он скисшая клякса, ни убежать не может, ни отмахнуться, хватаю его за ворот пальто и швыряю на капот.
Все еще смеюсь, и лучше бы продал это буйнопомешанное карканье, как пацан из старой книжки, сам осознаю, что кажусь полоумным.
Меня пытаются оттащить. Егор. В ушах звенит его голос " пап, уймись", сын сжимает мне локоть, повторяет "пап, пап", и мое сбитое дыхание со скрипом, но замедляется.
Дальше и сын, и жена мне твердят: ты снова не в себе, уезжай, пожалуйста.
Смотрю на часы: девять ноль пять.
Вынуждаю себя послушаться. Не то, чтобы я прям не в себе, но охота уроду выпустить потроха. А это плохо.
Хлопаю дверью ягуара.
Девятого ноль пятого этого года в девять ноль пять они мне сказали тоже самое первый раз. Это вот второй и, видимо, последний. Верю в бога, в то, что женщины когда-нибудь научатся нормально парковаться, и в то, что цифры преследуют меня. Девятка и пятерка — мой личный крах.
Семья меня побрила, и я в бездне, сезон на преподавание ухлопал впустую. До нового года проскрипеть в кретинском институте, и не мять больше титьки, заняться своими делами, которые несколько месяцев висят на полшестого, как прибор у импотентов.
Опять смеюсь. Ну какая-то фантастика, что она в этом слизняке нашла, он же не мужик.
Ем таблетку и отвечаю на звонок Василины.
— Александр Александрович, так вы вернетесь в клуб? Я после ночи. Хотела отоспаться и часикам к пяти приехать обратно.
А, точно. Еще ведь с Абрамовой надо вопрос закрыть.
И машину поменять забыл.
Холодно.
В клубе та же картина, администраторы за стойкой работают на ноутбуках. Василина еще ладно, здоровая русская баба, каноничная очень, здесь не каждый выдержит, и она прям находка.
Но этот ребенок Кристиан, сидит, поджав под себя одну ногу, дует розовые пузыри "хуба-буба" и параллельно печатает памятку:
Мистер Икс в следующий раз хочет пожестче, ему надо конкурс с элементами садо-мазо.
Морщусь. Не надо. Нечего тебе вообще в таком рассаднике извечного большого траха делать. Сама щас уволишься.
— Как настроение? — бросаю на стойку перчатки. — Не передумали еще трудиться в нашем заведении?
— Нет, с чего бы, — говорит, не отрываясь от клавиатуры.
Перехожу сразу к главному. Кладу руку ей на коленку и слегка сжимаю. Она отвлекается от экрана и с удивлением поворачивается. Подмигиваю. Она хлопает ресницами.