Не прошло и десяти секунд, как наушник Оза взорвался ее воплями:
— Беги! Оз, Беги!
Эмма заорала так, что у парня заложило в ушах, и он дернулся прочь до того, как понял, что вообще делает. Выронив шокер, он полетел, стуча ходулей, хватаясь за стены и скрипучие перила и чувствуя, что вот-вот задохнется. А в голове пульсировала мысль, выраженная одним нецензурным словом. По внутренней связи слышались обрывки воплей Первой и Второй, какая-то возня… И чей-то чужой голос.
Озу казалось, что он вот-вот умрет от страха. Завыв, он швырнул ходулю за спину, будто пытаясь попасть в невидимого преследователя, и начал прыгать на одной ноге, но поскользнулся на влажной земле, которую они со Второй притащили с улицы на своих подошвах и гусеницах, и чудом не разбил шлем и баллон, когда покатился по ступенькам. Все тело ныло, и он даже встать не смог, достигнув первого этажа — такого же темного, пыльного, грязного и страшного. Просто сжался в комок, зажмурившись, втянув голову в плечи и проклиная момент, когда решил вылезти из трейлера. Краем сознания он улавливал далекие крики Эммы-01, что пыталась достучаться до Оза через внутреннюю связь, но не разбирал слов.
Свет, падающий из разбитого окна, на секунду померк, словно кто-то его загородил. Оз не узнал свой голос, не понял, что происходит, а тело само дернулось в сторону одной из квартир. Той, где чудом осталась деревянная дверь. У парня не отпечаталось в памяти, как он ее открыл: вырвал, или она была без замка. Оз, заморгав, обнаружил себя в кромешной тьме квартиры, привалившимся к двери и царапающим пальцами по старой ржавой щеколде в поисках задвижки. Он пытался закрыть ее, безостановочно орал и трясся. Он был едва в сознании.
А когда со стороны комнат что-то звонко хрустнуло, а на дверь упал луч искусственного света, Оз, не оборачиваясь, медленно сполз по косяку. Крик превратился в скулеж, а потом и вовсе стих. Луч направили прямо в лицо, и парень, ослепленный пронзительно белым светом во тьме этого дома и этого страха, отдался обмороку с какой-то нерациональной радостью.
Интермедия. Хрупкие (не)люди
В тот день Куд пообещал больше не задавать подобных вопросов. Глядя на довольную жизнью Нину, он подумал, что, наверное, эгоизм Ивэй все-таки принес больше, гораздо больше хорошего, чем плохого.
Мальчик стал вовсю выкладывался на тренировках с протезами. Вскоре ему разрешили брать их с собой в комнату и носить постоянно. Нина каждый вечер бережно протирала рукава изнутри и убирала «руки» в специальную коробку перед сном. И каждый день помогала Куду забраться на второй ярус. Мальчик совсем перестал гнуться — мышцы одеревенели без постоянных тренировок. Купаться он ходил в компании кого-нибудь из не-людей, а по нужде — с протезами. С одеждой пришлось учиться справляться самостоятельно.
В один день, на очередной тренировке, мальчик, высунув язык и нахмурившись, ныл и старательно выводил букву за буквой в специальной тетради-прописи — Ивэй сказала, что ему следует научиться писать от руки. Сама женщина, измеряя шагами отведенный им угол общего зала, что-то читала в учебниках, которые прислала Хельга. Она хмурилась и хмыкала, и Куду это быстро надоело. Когда он потребовал либо прекратить, либо объяснить, что не так, Ивэй приблизила книгу к глазам мальчика и ткнула пальцем на поле:
— Ее почерк стал совсем как мой. Вот. Узнаешь? Ее заметки.
— Угу. Она об этом говорила. Пыталась изменить почерк, но потом передумала. Я пока учился дома, мама все учебники исписала. Что-то выделяла, что-то добавляла… По-моему, единственная книга, которую она не трогала, «Эмма». Хотя читала часто. Правда, после больницы она ее так и не купила.
Ивэй, задумавшись, наклонила голову. Потом улыбнулась чему-то своему и велела мальчику заполнить еще две страницы. Куд, состроив мученическое выражение лица, возобновил монотонное нытье. Писать ему категорически не нравилось, и Ивэй не знала, что сделать, чтобы он начал заниматься письмом не из-под палки. И ей пришла безумная идея — все благодаря короткому рассказу Куда. «Эмма».