Куд слышал, как вызванные медики забрали и соседа, и Хельгу, несмотря на ее протесты и уверения, что она в полном порядке. Он все это слышал, но так и не нашел в себе силы даже шевельнуться. Не смог ничего сделать, даже когда Хельга начала его звать, совсем обезумев при виде работника психиатрической лечебницы. Он просто остался сидеть и вгрызаться в покрытую землей картошку, вдыхать запах гнили, ощущая, как эта гниль разрастается в нем самом. И тихо скулить, отгоняя от себя звенящую тишину. На второй день после этого Джонатан, открыв дверь своим ключом, вытащил едва живого, вымазанного слезами, соплями и землей Куда, зовущего в бреду мать, из кладовки. На третий день мальчик с трудом, но узнал мужчину и пришел в себя.
— Давай, малыш. Нам нужно спешить. Успокаивайся.
— Где мама? — прохрипел Куд, ногами цепляясь за штанину Джонатана. — Куда они ее увезли?
— Я же говорил. Туда, где ей помогут, — мужчина начал подозревать что-то и, когда наклонился, чтоб отцепить от себя Куда, напоролся на бешеный взгляд, совсем не подходящий десятилетнему ребенку.
— Ее упекли в психушку. Ты правда думаешь, что там ей помогут? Ей будет хорошо там, где эти люди?! — и Куд начал остервенело молотить ногами Джонатана. Вымещая на нем всю злость, но не говоря ни слова. Совсем как Хельга. Не сдерживаясь и не задумываясь о последствиях.
Джонатану едва удалось утихомирить ребенка — тот успокоился, только когда его вырвало молоком после долгого голодания. Куд просто заплакал. Он очень хотел, чтобы все было как прежде: он, Хельга, телефонные разговоры с Ниной и холодные омлеты по утрам. Ему не хотелось ничего менять. Еще меньше Куд желал, чтобы его мать, так опасавшаяся возвращения в клинику, вернулась в нее.
— Сделай что-нибудь. Ты же можешь, папа-Джо! Только ты и можешь, — плакал мальчишка, уткнувшись носом в шею отца и изо всех сил сжимая его плечо культей. — Пожалуйста, верни ее, папа.
— Это невозможно.
— Так соверши невозможное! Я хочу к маме. Я не хочу никуда ехать, просто оставьте все, как раньше! Отстаньте от меня! — Куд снова взорвался и позволил словам, которые он не хотел говорить, сорваться с языка: — Если бы не вы, я никогда не расставался бы с мамой. И она не сошла бы с ума. Если бы не вы!..
И Джонатан закрыл глаза, втягивая в себя воздух. Что-то в нем надломилось, и сожаление о том, что он вообще впустил в свою жизнь не-людей, раздавило его. Он с самого начала ошибся. И голос сломленного человека прозвучал до мурашек отчужденно:
— Одевайся. Я отвезу тебя к матери.
Куд, выйдя из дома впервые за почти пять лет, впервые увидев солнце, даже не поднял глаза на небо. Куду чертово солнце было не нужно. Его взгляд был прикован только к машине, которая отвезет его к маме. И Джонатан, глядя на мальчишку, испытывал все больший страх, а его опасения относительно психического состояния ребенка, от которого он только что отказался, лишь подтверждались. Он упустил момент, когда Куд начал изменяться, когда внутри него расцвело то же безумие, что одолело сознание Хельги.
Едва Куд оказался пристегнут, он, как и пять лет назад, прилип носом к окну, но на этот раз взгляд был другим. Он не смотрел на мир, не выхватывал каждую деталь открывающихся ему видов. Он смотрел в себя и выжидал момент, когда сможет вновь вздохнуть полной грудью в объятиях той, кто ему жизненно необходим. И когда Джонатан, как и обещал, привез Куда в клинику, когда, размахивая удостоверением из Юсты, прошел до наблюдательной палаты, где заперли Хельгу, мальчик выдохнул. Шумно, прерывисто, но твердо. Он не видел мать, забившуюся в угол пустой палаты, но чувствовал: она там. Его пропустили через наблюдательный пункт, и он встал перед Хельгой на колени, обнимая ее, никак не отреагировавшую на происходящее, своими несуществующими руками, успокаиваясь окончательно, словно до этого держался изо всех сил.