— Мам, что происходит? — спросил мальчик, не выдержав тягостного молчания. Хельга бесполезно складывала и перекладывала их вещи и больничное постельное белье. И сама была белее белья. Плечи опускались ниже, глаза гасли, а сама мать все больше сутулилась. Женщина, услышав обеспокоенный голос Куда, вздохнула и, нахмурившись, бросила, что его это не касается. Скорее по привычке, чем осознанно.
— Но я хочу знать, — не отступал он. Даже когда рухнул на спину от удара по лицу, Куд просто вытер разбитую губу о плечо и поднялся, вновь повторив свой вопрос. Будто не почувствовал боли, будто бы его вообще ничто не могло вывести из равновесия. И Хельга опять увидела в нем тот самый стержень, которого недоставало ей.
«Никакой Юсты», — подумала она и, протянув Куду руки, чтобы он подошел ближе, усадила его спиной к себе, начав расчесывать спутанные волосы. Ему всего двенадцать… Но он сможет понять — Хельга была уверена в этом. Ее голос прозвучал глухо и обреченно:
— Некуда нам возвращаться… У меня нет ни работы, ни надежного дома, ни денег. Ни друзей, родственников или связей.
— А как же бабушка с дедушкой? Родители папы?
Хельга усмехнулась. Бабушка и дедушка, надо же, он еще их помнит, хотя видел всего один раз. Но тут же в голове прокрутился последний разговор с ними — с тех пор она в черном списке их телефонов. И их двери для Куда навсегда закрыты.
— Они не примут нас, — уклончиво ответила женщина. — Плохой вариант.
Куд расстроился и пробормотал, что все это очень глупо и не вовремя. Они еще долго молчали, думая о том, что делать дальше. Куд предложил поселиться в домике на море, Хельга ответила, что это опасно. Женщина предложила попробовать связаться с Ивэй и попросить ключи от ее квартиры. Куд радостно согласился и ляпнул, что тогда маме можно будет устроиться работать в Юсту. Хельга тут же мысленно вычеркнула вариант с Ивэй.
Эта игра в угадайку подняла настроение обоим: Хельга и Куд смеялись друг над другом и выдавали совсем уж немыслимые варианты наподобие выступления в цирке — мальчик даже продемонстрировал свои умения сгибаться в самые немыслимые позы. Хельга была почти счастлива. Куд окончательно расслабился и стал чуть живее. Время, когда они должны были покинуть больницу, неумолимо приближалось, а они так и не решили, что делать дальше.
— А что, если мы поедем к твоим родителям, мама? — простодушно спросил уже одетый мальчик, усаживаясь на голый матрац. Хельга, застегивая куртку, дернулась и опустила голову: она до последнего надеялась, что Куд этого не спросит. Специально же уводила тему от семьи. Мальчик сразу уловил вернувшееся угнетение и прикусил язык, но больше ничего не спрашивал. Хельга, втянув в себя воздух, будто успокаиваясь, с металлом в голосе сказала, что у нее нет родителей.
— Но я могу тебе показать, почему. Хочешь все знать? Не боишься?
Ответом был молча протянутая культя и твердый, не по-детски уверенный взгляд, который невероятно убедительно говорил: Куд сможет стать Хельге опорой. И женщина, несмело проведя кончиками пальцев по полупустому рукаву куртки, в которой пряталось худое тело с выступающими ребрами и позвоночником, сгребла двенадцатилетнего ребенка в охапку. Ему она сможет открыть эту тайну. Куд, ставший невероятно сильным душой ребенком, выдержит тяжесть ее прошлого. Разделит эту тяжесть с ней, как когда-то Тимм.
Они не стали заезжать домой: Джонатан тогда, прежде чем исчезнуть с концами, привез некоторые вещи, в том числе и зимние, и деньги. Даже права Хельги не забыл. Даже документы на Куда, где ему приписали целых два года, — не очень надежная, но все же гарантия того, что у них есть шанс миновать проблемы с полицией хотя бы на улице. Женщина повела Куда сразу на огромный, но пустой вокзал, откуда следовало всего шесть одновагонных составов в шесть соседних регионов. Хельга купила билеты и, на радость Куда, два килограмма конфет, на которые у мальчика не было аллергии, и сэндвичи — поезд только вечером. Пока женщина дождалась, чтобы один-единственный полицейский и пятерка одиноких пассажиров перестали на них коситься и разглядывать Куда, они оба жутко проголодались. Куд слопал свою порцию, почти не жуя, а потом изо всех сил пытался не показывать, как у него болит желудок.