Смотритель кружил по корпусу, заглядывая то туда, то сюда, лишь бы отвлечься. Оз, стараясь молчать и не действовать на нервы, просто шатался за спиной. Но старика это раздражало. Смотрителя начало трясти.
— Да оставь ты уже меня в покое! — выпалил он, развернувшись и до икоты напугав мальчика. — Просто вернись в Комнату и все! Никаких вопросов, слышишь? Никаких откровений, никаких рассказов — я и так тебе слишком много сегодня позволил. Нет, даже не думай, — предупреждающе поднял руку Смотритель, едва Оз открыл рот для вдоха: — Просто заткнись. Я не хочу ни о чем говорить. И видеть тебя не хочу.
Мальчик начал краснеть и задыхаться от возмущения, и Смотритель сорвался прочь, пока Оз застыл в оцепенении. Киборг впервые за долгое время чувствовал себя настолько отвратительно. Он не мог подавить в себе слезы, но в то же время их будто бы и не было — он просто не мог заплакать. Оплакать Юко, своего последнего в этом мире друга. Его одолевали воспоминания, уже немного тусклые и искаженные, но все еще живые, и он не мог отделаться от мысли, что его уже искусственное сердце не выдержит этого удара. Юко ведь обещал оставаться с ним до самого конца. Юко говорил, что это его, Смотрителя, наказание. Неужели лучший друг его простил?.. Почему, чувствуя конец — а он явно предвидел, что вот-вот умрет, даже собрал все свои вещи и раньше срока закончил проект, предупредив обо всем остальных не-людей, — Юко ничего не сказал Смотрителю? Это несправедливо. Нечестно. И очень-очень больно.
Усевшись на пол за прачечной, старик, наконец оставшись один на один с собой, по-настоящему заплакал.
В таком состоянии его через полчаса нашел Оз. Ничего не спрашивая, все еще обиженно молча, мальчик уселся рядом и начал сверлить взглядом стену. Потом к ним подъехала Эмма и о чем-то тихо шепнула Смотрителю — мальчик демонстративно проигнорировал ее. А когда дроид вновь уехала, старик неожиданно обнял Оза. Мягко, с заботой, так, как не обнимал никогда.
Мальчик не успел ничего понять. Оз отключился до того, как понял, что ему вкололи транквилизатор.
Интермедия. Разлученные (не)люди
Джонатан долго пытался уговорить Куда хотя бы попробовать поехать к Сааре, но мальчик, как и предполагал мужчина, был непробиваем. Он сначала просто твердил, что хочет к маме, а потом, когда к мужчине присоединилась Нина, начал кричать и скандалить. Он не выпускал чертову куклу, и Джонатан, глядя на него, сдался спустя три или четыре часа уговоров. Мальчик успокоился только тогда, когда понял, что его все-таки везут к Хельге — Джонатан забил в навигатор родной город Куда.
Нина не стала прощаться. Обиженная девочка даже не повернула голову, когда Куд ткнулся носом ей в плечо, извинился и пробормотал, что они еще обязательно увидятся. Нина не хотела, чтобы кто-то видел ее слезы, чтобы стало понятно, что ей плохо. Пусть идут и думают себе, что хотят, а она не признает: ей совсем не хочется расставаться с семьей.
Дверь машины захлопнулась почти неслышно — Джонатан специально едва-едва прикрыл ее, чтобы не беспокоить девочку. Он-то, в отличие от жующего куклу Куда, который уставился на дом Хельги бешеными глазами, прекрасно видел состояние Нины. Ее лучше не беспокоить сейчас. Посидит в машине минут двадцать-тридцать, ничего страшного. Она точно не станет никуда сбегать или прятаться: после выступлений Куда будет вести себя как шелковая.
Хельга встретила гостей, принесших в ее дом прохладу октября, довольно холодно и нехотя. Сдержанно кивнула Джонатану, который из-за спины Куда сразу показал ей кулак, не дав раскрыть рта, и натянуто улыбнулась сыну. Куд разревелся и, отбросив куклу, понесся к матери, с разбегу врезавшись в нее с явным желанием срастись с ее коленкой. Женщина, все еще глядя на огромный кулак Джонатана, даже погладила мальчика по голове. Оскал при этом у нее был далеко не самый доброжелательный.
Они оставили Куда в комнате, провонявшей плохими сигаретами. Мальчик жадно вдыхал этот воздух, щекотавший горло, вспоминая, как когда-то родной отец махал руками, разгоняя его, и ворчливо ругался, а Хельга смеялась, туша сигареты. Потом они целовались и брали сына к себе, садили на колени и тискали. Тогда еще Хельга даже не думала о том, чтобы бросить Куда. Тогда она его еще любила. Те дни были для мальчика самыми-самыми счастливыми, и он надеялся, что сейчас, когда он вернулся в этот дом, он снова пропитается этим запахом и все станет как прежде. Мама снова будет его любить.
Сейчас же Джонатан грубо уволок Хельгу на кухню и, закурив, молча протянул ей зажигалку.
— В последний раз. Узнаю, что ты курила свое дерьмо при ребенке, убью.
— Предлагаешь мне бросить? И это мой сын, не забывай, красавчик, — женщина желчно усмехнулась и, достав свою пачку, принялась щелкать зажигалкой. Джонатан выбил сигарету из ее рук и, выбросив следом и всю пачку, навис сверху, больно сжимая запястье:
— Не забывайся! Это мой сын. Уже мой. Ты его вышвырнула как ветошь. Он здесь только потому, что сам так захотел. Засомневайся Куд хоть на минуту, что хочет вернуться, я никогда не привез бы его, поняла?!
— Мне плевать! — Хельга вывернулась из захвата мужчины. — Я не собираюсь идти на поводу этого чудовища. И заботиться о нем не буду. Он убил Тимма, он, черт его подери, виноват в его смерти!.. — она осеклась, и ее голова дернулась в сторону от пощечины.
— Если бы ты тогда не накидалась до посинения, Тимм не погиб бы. Вообще-то он ехал вовсе не за Кудом. Он ехал к тебе и вез чертовы лекарства, пока ты билась в агонии, пуская пену изо рта. Так что не Куд виноват в его смерти, а ты. Только ты!
Хельга застыла, выпуча глаза так, будто вот-вот упадет в обморок. Она уже и забыла о том, что Джонатан ее ударил.
— Ты будешь о нем заботиться, никуда не денешься. Потому что этого хотел бы Тимм. Потому что я так сказал, милочка. Потому что мы с Ивэй оплачивали твое лечение в клинике и покупали твою выписку оттуда. Так что давай, вспомни, какой ты была послушной женой, — Джонатан махнул рукой в сторону комнаты, где Куд с восторгом осматривал все вокруг и боялся дышать. Хельга осеклась и опустила голову.
— Чертовы интриганы... Ненавижу вас!
— Ты мне тоже не нравишься, — парировал Джонатан. — Напиши домашний номер. Не смотри так, — поморщился мужчина, когда Хельга взглянула на него исподлобья. — Я буду звонить каждый вечер. И если мне хоть что-то не понравится в голосе или рассказах Куда, поверь, ты закончишь в клинике для душевнобольных вопреки тому, что Тимм тебя оттуда не раз вытаскивал.
Женщину передернуло, и она, опустив голову, вытерла выступившие на глазах слезы тыльной стороной ладони. Потом и вовсе опустилась на корточки.
— И что мне делать?! — голос сорвался, а руки начали шарить по карманам в поисках сигарет. Джонатан протянул свои.
— Любить Куда и заботиться о нем. Больше ничего и не надо. И знать тебе ничего не надо. Просто поменьше светись на публике, и все будет хорошо. Кстати, у тебя сколько лекарств осталось?
— Немного, — призналась женщина. — Я уменьшаю дозу, чтобы растянуть...
— Пей, сколько требуется. Скоро тебе привезут еще, — Джонатан похлопал Хельгу по плечу и, уже на выходе с балкона обернувшись, шепотом, чтобы не слышал ребенок, напомнил: — Куд, любовь и забота. Сыграй в идеальную мамашу, как учил тебя Тимм. Ради него.
И Хельга, все еще сидя на полу, закивала так, что ее волосы растрепались. Она улыбалась и смотрела на замершего в проходе ребенка. А потом протянула руку и обняла бросившегося к ней мальчика, утыкаясь в его волосы.
— Привет, сынок. Я соскучилась...
* * *
Нина молчала с тех пор, как он вернулся, и Джонатан, устав волноваться, пересадил девочку вперед, пристегнув специальное сидение и помолившись про себя, чтобы никто не догадался остановить машину. Он всматривался вдаль, вслушивался в спокойное дыхание Нины и считал минуты до ее истерики. Ведь она не железная, она ребенок. Хрупкий и слабый. Обманутый и брошенный другим ребенком.