— Лучше спи. Завтра будет трудный день.
И Куд, увидев в руках матери успокоительные таблетки, окончательно пожалел, что вообще предложил вариант с ее родителями. Но поворачивать назад было уже поздно, и мальчик решил помогать до конца во что бы то ни стало. Он тихонько коснулся культей ладони Хельги. Таблетки посыпались на пол, а женщина заплакала.
* * *
Саара нервно мяла сумку, Ивэй разглядывала потолок, а Джонатан крутил в руках сигарету, которую ему нельзя было курить в приемной, и смотрел в окно, пытаясь угадать, как долго придется здесь торчать. Прошло уже больше получаса, а эти двое до сих пор не заговорили. На тридцать второй минуте молчания Саара, судя по всему, решила положить конец этой ссоре. Она ведь сама приехала в Юсту, чтобы повидаться с племянницей и рассказать, наконец, Ивэй свою тайну, но никак не могла собраться с мыслями — каменное выражение лица племянницы сводило на нет всю ее храбрость.
— Я, пожалуй, выйду, — вздохнул Джонатан, но, едва поднявшись с дивана, сел обратно — Ивэй с силой сжала пальцы вокруг его запястья. Совсем не больно, но красноречиво. Мужчина почувствовал острое желание провалиться сквозь пол.
Близнецы и Нина под присмотром смутно знакомой женщины, которая всегда говорила очень тихо и со странным акцентом, все это время сидели в коридоре, прилипнув ушами к двери и совсем забыв про обед, на который их вели. Юко шепотом ругался, что ничего не слышно, и бесился. Юго зажимал брастре рот рукой и спрашивал у Нины, слышит ли она что-нибудь. Девочка каждый раз терпеливо мотала головой. Женщина читала книгу, совсем не обращая внимания на детей. Эти дети были ей не интересны. Она волновалась о тех, что ушли в столовую самостоятельно.
Нина вдруг взмахнула рукой, заставляя близнецов и женщину обратить на себя внимание, и нахмурилась, прислушиваясь, но не разбирая слов. А уже через минуту из-за двери послышались крики о Раксаре, глупости Саары и бессердечности Ивэй и ругань Джонатана, умоляющего женщин остановиться. Потом звонкий шлепок и повисшая тишина. Племянница и тетушка окончательно разругались. Прошло слишком много времени, чтобы идти на перемирие.
— Детям нельзя об этом знать, слышишь? — прошипела Ивэй, хлопая дверью, которой едва не ушибла подслушивающих, и осеклась. Близнецы огромными глазами уставились на красный след на щеке, а Нина смотрела в проход, пытаясь переварить услышанное. Потом, как лунатик, пошла в комнату, откуда еще до появления Ферретов перед детьми пулей вылетела Саара. Девочка чувствовала запах духов няни. Такой приглушенно-сладкий и взрослый... Но ее грубо встряхнула Ивэй, и запахи исчезли, а Нина, ловя потерянное равновесие, вернулась в коридор.
— Надя, уведи их в комнату, пожалуйста. Ты — за мной. Еще расскажешь, какого черта скрывал от меня все это! — Ивэй утянула Джонатана за собой, не дав ему и рта раскрыть. Она была чертовски зла. Ей ужасно хотелось просто свернуться калачиком и послать всех и все к черту.
* * *
Ей было трудно смотреть на это место даже спустя двадцать четыре года, но Хельга держалась. Только рука сильнее стискивала плечо ребенка, а перед глазами все плыло, будто в бреду. То, что она пережила, когда была едва ли старше Куда, оставило неизгладимый след и в душе, и в сознании. В тринадцать лет она потеряла все: поселок на самой окраине, в котором она жила с родителями и двумя старшими сестрами-двойняшками, был сметен огнем всего за ночь, и виной этому оказался поджог одного из домов. Хельга до сих пор помнила, как на ее глазах горели заживо родные. А она, сидя на снегу, могла только в оцепенении смотреть на огонь и слушать их крики. На пару с истекающей кровью сестрой. Только они сумели выбраться через решетку на окне — входную дверь уже объяло бушующее пламя.
И сейчас, стоя на давным-давно остывшем пепелище, которое почему-то до сих пор не снесли, Хельга опять услышала их голоса, зовущие на помощь, и закрыла уши руками.
— Знаешь, Куд, а ведь я даже с твоим отцом не смогла сюда приехать... Только рассказала ему. Это было двадцать четыре года назад, — говорить ей было трудно, но необходимо, чтобы голоса не затмили разум, и Хельга боялась замолчать. — Тоже зимой, но в декабре. Здесь жили твои бабушка с дедушкой. И две тети... Когда-то, — она поморщилась и пошатнулась. Куд смотрел на мать, не решаясь до нее дотронуться — она строго-настрого запретила к себе прикасаться: боялась, что снова ударит сына. — У нас всегда не все было в порядке, знаешь ли. Двое из семьи страдали шизофренией.
Хельга сделала шаг к руинам когда-то уютного дома с вишней в саду, но, не пересекая границы двора, присела на корточки, когда ноги подкосились и ослабли. И замолчала, все еще зажимая уши руками и глядя на дом. Куд остался топтаться на месте, борясь с желанием прекратить все это и просто вернуться. Хотя бы в отель.
— Мама и Хильда, — продолжила Хельга, — сгорели вместе с отцом. Мы с Тильдой выбрались, но сестра не выжила — ожоги. Я помню, как в мою палату ворвалась медсестра и сказала об этом... В тот же день меня забрали в психушку, а потом переправили в другой город. Так говорят, я не помню. Я вообще ничего, кроме огня, криков, запаха гари и горящей плоти, не помню... С тех пор я не возвращалась сюда. Даже с Тиммом.
Женщина закусила губу и, погрев дыханием руки, полезла за сигаретами, попутно сильнее кутаясь в куртку. Она едва ощущала границы собственного тела, но ясно чувствовала чуть испуганное спокойствие сына, застывшего позади. Куд подпростыл и дышал ртом, постоянно шмыгал и кашлял — это отвлекало от голосов в голове. Давно она их не слышала. С тех самых пор, как увлеклась когда-то наркотиками и прогнала их.
Куд, наконец-то понявший, почему Хельга так боялась огня, почему яростно отказывалась зажигать свечи, когда отключали электричество, оглядел мать с ног до головы. Все встало на свои места. Получив молчаливое разрешение — лишь опущенные веки и слабая улыбка, — мальчик толкнул боком ржавую калитку и несмело зашел в опустевший и давно разворованный двор. Сердце колотилось то ли от страха, то ли от волнения, и Куд крутил головой, стараясь запомнить каждую деталь. И черный дом с обвалившейся крышей и пустыми окнами, и заросший сад, покосившиеся воротца. Взгляд зацепился за не видную с улицы припорошенную цепочку следов, ведущую за угол, к входу в дом, и Куд, еще раз оглянувшись на Хельгу и дождавшись ее бездумного машинального кивка, погреб ногами по еле видным ямкам. Когда они закончились — внезапно, будто кто-то передумал идти дальше, — под ногой хрустнуло, и, сделав шаг назад, мальчик, откопав сугроб, увидел замерзшие цветы. Букет, возложенный на порог бывшего дома. Судя по всему, на годовщину гибели семьи его матери.
"Мы с Тильдой выбрались, но сестра не выжила... Я помню, как в мою палату ворвалась медсестра и сказала об этом... С тех пор я не возвращалась сюда", — прозвучал голос Хельги в его голове. Куд сделал еще шаг назад, а потом, с трудом подобрав букет и зажав подмышкой, неуверенно вернулся к скрючившейся на снегу Хельге, в душе ощущая прилив надежды.
— Мам?..
* * *
Эммет без вопросов отстоял остаток смены Ивэй — Надя, пересказывая события, выглядела донельзя растерянной, но мужчина даже со сбивчивого рассказа коллеги понял всю картину целиком. Вечером он провел с детьми воспитательную беседу и, как ему показалось, даже успокоил их. По крайней мере, Нина перестала грызть ногти, а близнецы — донимать девочку и отца расспросами о няне, Ивэй и Джонатане. Вот только на ночь дети дружно попросили его остаться, и Эммет не смог им отказать. Ему, облепленному со всех сторон сопящими не-людьми, уснуть удалось с трудом: голова была занята вовсе не работой и бытовыми вопросами. Мужчина впервые сильно беспокоился о Ферретах. И о Сааре, добродушной и ворчливой няне, работавшей с Ниной еще до заморозки проекта.
На следующий день Эммет понял, что разговор с Джонатаном закончился плохо, едва увидев напарницу, жующую завтрак в одиночестве. Ее мужа нигде не было видно.
— Пускай делает, что хочет. Я больше не буду даже пытаться до него достучаться! — буркнула Ивэй, когда он подсел напротив и протянул кофе, вопросительно оглядываясь — последнее время они сидели здесь втроем, если Джо был не на выезде.