— Платформа Пятой...
Парень, сглотнув и отправив кислоту обратно в желудок, отвернулся, не желая видеть это, и медленно отошел. Заходить в подъезд резко расхотелось, но разумом он понимал: теперь точно надо. Оз отдал ходулю Второй, а сам двумя руками сжал шокер. Снятый предохранитель щелкнул пугающе громко и гулко. В голове не к месту пронеслась мысль: хорошо, что он успел справить нужду перед выходом. В наушнике беспокойно раздался голос Второй:
— Эй, успокойся! У тебя пульс зашкаливает! Оз, все нормально, слышишь? Пока все нормально. Разожми пальцы...
Оз кивнул и, еще раз сглотнув, ослабил хватку, осознав, что пальцы уже болят. Приволакивая ногу, он медленно шел по следам Эммы-02, которые отпечатались на бетоне ступенек остатками темной и влажной земли, и следам Эммы-05, которые уже подсохли и были менее заметны. Оз постоянно оглядывался, освещал фонариком каждую щель, стараясь не дышать. Пятая заехала сюда сама, а потом... Ее платформа внизу, будто кто-то выбросил ее с балкона. Где сама Эмма? Располовиненная, обездвиженная, лишенная средств связи... Оз почувствовал, что вот-вот разревется. Только не Пятая. Только не еще одна коробка с металлоломом в его комнате.
Следы вели в один из проемов на втором этаже, и Оз с Эммой, застыв по обе стороны от темной дыры, переглянулись — под балконом этой квартиры лежит платформа. Оз снова сжал шокер двумя руками, пытаясь унять дрожь и скулеж. Огляделся, запомнив каждый уголок площадки. И перевел взгляд на проем. Из-за планировки он видел только мрак.
— Эмма! — сипло позвал Оз в рацию, но вновь не получил ответа. Вторая, оглянувшись, боязно позвала вслух. Что-то в квартире за стеной коридора звонко рухнуло. Оз сам чуть не рухнул, резко побледнев и чуть закатив глаза. Зов Второй не позволил ему свалиться в обморок.
Эмма-02 никак не могла определиться: оставить Оза в подъезде, а самой зайти, или взять с собой. Но парень выглядел плохо: его начало колотить. И спустя тринадцать секунд раздумий Вторая на свой страх и риск решилась:
— Минута. Стой тут, а я туда, — она отдала ходулю и, дождавшись лишенного осмысленности кивка, запустила программу захвата. Маленькие прожекторы в глазах отключились, вернув обычный приглушенный свет, мощность модуля снизилась до десяти процентов. Отточенным движением Эмма молниеносно сняла предохранитель со своего шокера, достала нож, закрепила его на запястье и заехала в квартиру. Повисла гнетущая тишина.
Не прошло и десяти секунд, как наушник Оза взорвался ее воплями:
— Беги! Оз, Беги!
Эмма заорала так, что у парня заложило в ушах, и он дернулся прочь до того, как понял, что вообще делает. Выронив шокер, он полетел, стуча ходулей, хватаясь за стены и скрипучие перила и чувствуя, что вот-вот задохнется. А в голове пульсировала мысль, выраженная одним нецензурным словом. По внутренней связи слышались обрывки воплей Первой и Второй, какая-то возня... И чей-то чужой голос.
Озу казалось, что он вот-вот умрет от страха. Завыв, он швырнул ходулю за спину, будто пытаясь попасть в невидимого преследователя, и начал прыгать на одной ноге, но поскользнулся на влажной земле, которую они со Второй притащили с улицы на своих подошвах и гусеницах, и чудом не разбил шлем и баллон, когда покатился по ступенькам. Все тело ныло, и он даже встать не смог, достигнув первого этажа — такого же темного, пыльного, грязного и страшного. Просто сжался в комок, зажмурившись, втянув голову в плечи и проклиная момент, когда решил вылезти из трейлера. Краем сознания он улавливал далекие крики Эммы-01, что пыталась достучаться до Оза через внутреннюю связь, но не разбирал слов.
Свет, падающий из разбитого окна, на секунду померк, словно кто-то его загородил. Оз не узнал свой голос, не понял, что происходит, а тело само дернулось в сторону одной из квартир. Той, где чудом осталась деревянная дверь. У парня не отпечаталось в памяти, как он ее открыл: вырвал, или она была без замка. Оз, заморгав, обнаружил себя в кромешной тьме квартиры, привалившемся к двери и царапающим пальцами по старой ржавой щеколде в поисках задвижки. Он пытался закрыть ее, безостановочно орал и трясся. Он был едва в сознании.
А когда со стороны комнат что-то звонко хрустнуло, а на дверь упал луч искусственного света, Оз, не оборачиваясь, медленно сполз по косяку. Крик превратился в скулеж, а потом и вовсе стих. Луч направили прямо в лицо, и парень, ослепленный пронзительно белым светом во тьме этого дома и этого страха, отдался обмороку с какой-то нерациональной радостью.
Интермедия. Хрупкие (не)люди
Куд ничего не рассказал Нине. Ответ Ивэй настолько его шокировал, что мальчик впал в ступор. Он просто не мог сказать такого. Нина не примет. Не поймет. Саара, ее настоящая мама, подбросила ее в Юсту? Та самая добродушная няня, которая так любила девочку и так о ней заботилась, просто взяла и оставила младенца на пороге корпорации? Куд не хотел в это верить. Но ему пришлось в это поверить. Его мать сделала то же самое, едва у нее появилась возможность. Просто в отличие от Нины, Куд был достаточно большим, чтобы запомнить такое. И Хельга поступила гораздо честнее.
— Я тогда не придала значения, что она появилась так внезапно спустя несколько лет тишины. Подумала, что у нее проблемы с работой... — говорила Ивэй, кутаясь в халат все в том же туалете. — Я заметила сходство Нины с собой, только когда вернула ее сюда. Когда приехала Саара, сделала ей и Нине тест ДНК и, — Ивэй криво и со злостью усмехнулась, — с тех пор с тетушкой, — она выделила последнее слово противным голосом, — не общаюсь совсем.
Куд после этих слов молча вышел и, будто забыв о тренировке, вернулся в комнату. В тот день он, засыпая в обнимку с Ниной, зарекся лезть в чужие тайны.
А время шло. Куд вовсю выкладывался на тренировках с протезами. Вскоре ему разрешили брать их с собой в комнату и носить постоянно. Нина каждый вечер бережно протирала рукава изнутри и убирала "руки" в специальную коробку перед сном. И каждый день помогала Куду забраться на второй ярус. Мальчик совсем перестал гнуться — мышцы одеревенели без постоянных тренировок. Купаться он ходил в компании кого-нибудь из не-людей, а по нужде — с протезами. С одеждой пришлось учиться справляться самостоятельно.
В один день, на очередной тренировке, мальчик, высунув язык и нахмурившись, ныл и старательно выводил букву за буквой в специальной тетради-прописи — Ивэй сказала, что ему следует научиться писать от руки. Сама женщина, измеряя шагами отведенный им угол общего зала, что-то читала в учебниках, которые прислала Хельга. Она хмурилась и хмыкала, и Куду это быстро надоело. Когда он потребовал либо прекратить, либо объяснить, что не так, Ивэй приблизила книгу к глазам мальчика и ткнула пальцем на поле:
— Ее почерк стал совсем как мой. Вот. Узнаешь? Ее заметки.
— Угу. Она об этом говорила. Пыталась изменить почерк, но потом передумала. Я пока учился дома, мама все учебники исписала. Что-то выделяла, что-то добавляла... По-моему, единственная книга, которую она не трогала, "Эмма". Хотя читала часто. Правда, потеряла в больнице. Она тогда расстроилась.
Ивэй, задумавшись, наклонила голову. Потом улыбнулась чему-то своему и велела мальчику заполнить еще две страницы. Куд, состроив мученическое выражение лица, возобновил монотонное нытье. Писать ему категорически не нравилось, и Ивэй не знала, что сделать, чтобы он начал заниматься письмом не из-под палки. И ей пришла безумная идея — все благодаря короткому рассказу Куда. "Эмма".
Через неделю Ивэй неожиданно плюхнула перед носом мальчика, который все так же ныл и нисколько не продвинулся в каллиграфии, книгу, на обложке которой гордо красовалось одно слово.
— Подпиши и отправь матери. Это же ее любимая книга? Она будет рада. Классная идея, правда? Как тебе такой стимул писать?