— Вы были там... Спасибо, что нашли его.
— Так вы и есть та самая Ария? Или Арио? — тихо спросила Первая. Старик неоднозначно улыбнулся:
— Ария, Арио — какая теперь разница? И ему, — он указал за спину, имея в виду Оза, — не надо об этом знать. Хватит с паренька потрясений. Еще одно совпадение его добьет.
— Он верит, что все это судьба.
— А я не верю в судьбу.
Эмма ничего не ответила. В комнате снова повисла тишина. А когда что-то тихо пиликнуло, старик будто вынырнул из своих мыслей:
— А ведь он знает наш язык. Плохо, но что-то знает. Откуда?
— Он его учил.
— Это понятно, — согласился старик, убирая дневник на место и возвращая себе приличный вид. — Но у него жуткий акцент. Я сам этот язык долго учил, когда пришел сюда. Нынешний отличается от того, что написан в учебниках. Но ты, кажется, Эмма?.. Ты не ответила: откуда Оз знает? Он же с запада. Кто его учил?
— Его наставник из Юсты, — нехотя призналась Первая и, опережая вопросы старика, солгала: — И нам не известно, кем он был здесь и как его тут звали. Мы зовем Смотрителем.
— Вот как... Ну, хоть что-то. Побуду тогда с Озом и поиграю в переводчика, когда пойдем в город.
— Думаю, с этим справятся Вторая и Пятая, когда вы их вернете в целости и сохранности. Они будут сопровождать Оза, когда он будет вне трейлера, таково мое условие.
— То есть ты отпустишь его? — хитро прищурился Ари в одну из камер. Эмма изобразила вздох, соглашаясь.
Оз, жутко обрадованный этим, тихо потер руки, поправил наушник и продолжил делать вид, что спит. Он вновь и вновь убедился, что оставить на сенсорной панели, валяющейся среди груды хлама на столе, таймер на включение было хорошей идеей.
Интермедия. Живые (не)люди
Куд плохо помнил, что было потом. Из событий сразу после падения он мог воспроизвести только обрывки. Например, как лез в машину скорой, отбиваясь от рук врача, как его рвало в больнице после того, как он увидел Юго на койке. Потом точно были сигареты, пепел с которых определенно стряхивала Ивэй — Куд помнил ее искусанные пальцы, мельтешившие перед глазами. Огромная пустая палата, испуганные врачи, писк аппарата поддержания жизни, хриплый голос Юко, который, обнимая бессознательного брастру, что-то бредил...
Гораздо лучше Куд помнил, как с него сняли протезы, и он обнимал одной недорукой Юко, трясущегося, молящегося, ревущего без остановки. Как обещал, что Юго выживет, что все будет хорошо, что перелом шеи можно вылечить. Он говорил так много всего, казалось, вплоть до цитирования учебников анатомии, что сам не запомнил ни слова. А Юко слушал, успокаивался и верил. Под утро они оба уснули — отключились, когда адреналин схлынул, когда состояние Юго стабилизировалось и до ушей донесся мерный писк аппаратов. Прямо на соседней койке, на одной подушке, почти обнявшись.
Четче всего в памяти отпечатался вой, какой-то ненормально громкий и заставляющий ноги подкашиваться. Юко не успел даже проснуться, но успел почувствовать. Он заорал за мгновение до того, как опустилась грудь брастры.
Юго умер во сне в семь двадцать утра.
Эммет сорвался в морге. Он не мог отпустить тело ребенка и так сильно прижимал к себе, словно пытался заставить себя с ним срастись. Ему хотелось выть и кричать, но оставалось только молча давиться слезами. Патологоанатом средних лет отвел взгляд, впервые на своей практике видя такую реакцию на смерть не-человека. Впервые за шестнадцать лет существования не-людей.
Юко так и не смог прикоснуться к брастре. Он, стоя поодаль, просто смотрел на лицо Юго — серое, безжизненное и холодное, и в его голове звенела тишина. Он не чувствовал ничего. Его половина умерла. Он сам умер наполовину, сам, казалось, лежал на этой койке со сломанной шеей. До его ушей донеслись обрывки чьих-то фраз:
— Перелом второго позвонка[13], зуб аксиса... Мозговая жидкость... — Юко прислушался. Уже рефлекторно, как всегда прислушивался к голосам взрослых в лаборатории. Мальчик, услышав незнакомые "умные" слова, невольно настроился на то, чтобы запомнить их. — Если бы его не трогали после падения, возможно...
Юко дернулся и пришел в себя. Картинка произошедшего сложилась, как паззл.
— Это все его вина, — сказал он тихо, но так, что Эммет услышал и повернулся к нему. А потом, скривившись и сжав кулаки, заорал: — Это Куд виноват, что Юго умер!..
Куд, поднеся культю, чтобы толкнуть дверь морга и увести оттуда Юко, замер и враз побледнел.
* * *
"Если честно, удачных результатов было мало. Велика вероятность отторжения, ведь глаза, если уж говорить, как есть, это часть мозга, — признался старый врач. Лучший врач их страны. — Мы не можем дать никаких гарантий не-людям: такое вообще научились делать всего несколько лет назад и только на людях... Вы уверены, что хотите участвовать в этом эксперименте?"
Нина согласилась практически без раздумий. Что бы там ни говорили близнецы, а ей глаза нужны. Она хочет видеть. Она будет видеть. И если есть хоть какой-то шанс стать зрячей, Нина отдаст все, что может отдать. Пусть даже придется терпеть боль — ей она была не страшна.
Нина боялась оставаться ущербной. Незавершенной по сравнению с теми, кто надел протезы и стал полноценным. Ее глаза не сделать здоровыми введением искусственных частей — те участки, которые можно заменить, у нее функционируют. Роговица, хрусталик, глазная склера, даже зрительный нерв... Не функционирует сетчатка. Какая-то врожденная патология, присущая всем не-людям. Нина не понимала деталей, но прекрасно понимала суть. И этот эксперимент — ее единственный шанс перестать быть обузой для всех. В больнице Нина подписала соглашение на операцию, которая состоится, как только для нее найдется донор.
Джонатан уговаривал ее этого не делать, Куд не поддержал, а Юко с Юго отделались нейтральным "здорово". Никто ее не понял, даже Джонатан, хотя девочка была уверена в его поддержке. Нина надулась и объявила отцу бойкот. Продержалась она целых четыре дня. Джонатан услышал ее голос только в аэропорте, когда они сошли с самолета поздно вечером и пешком направились в сторону гостиницы. Нина, опустив голову и будто вглядываясь в асфальт, спросила, почему отец против операции.
— Это опасно. Я считаю, что обещания доктора не гарантируют ничего.
— Ты не понимаешь, папа, — холодно сказала девочка. Она подняла на мужчину пустые слепые глаза с желтоватой пленкой на зрачках, и Джонатану показалось, что этим взглядом, пронизывающим насквозь, направленным куда-то за его спину, Нина его пригвоздила. — Ты зрячий. И Куд, и Юко с Юго. Вы все не понимаете!
— Ты в итоге останешься совсем без глаз, Принцесса...
— Пусть! Но попробовать я обязана! Если операция пройдет неудачно, я смирюсь с этим, но если она пройдет удачно у кого-то другого, когда я струшу — я никогда этого не прощу! Ни себе, ни вам!
Она, не дождавшись реакции отца, вырвала руку из его хватки и бросилась бежать, но, споткнувшись о кочку на старом тротуаре, упала и разодрала бедро. Джонатан болезненно поморщился, а Нина, не обращая внимания на боль, задрала голову и начала рассказывать, что небо голубое, леса зеленые летом и серые зимой. Что все это она знает по рассказам, но не более — она уже почти забыла то, что в детстве ей показывал Куд. В тишине полумертвого ночного города, замершего в освещении желтых фонарей, ее голос звучал ужасно громко, а слова казались незначительными. Будто Нина рассказывает небылицы. Мужчина присел рядом и просто приложил палец к ее губам, вынуждая замолчать. Нина уткнулась лицом в его грудь.