— Мяу, — сказала кошка.
«Обещай», — услышал Хасл.
— Мяу, — повторила кошка.
«Урмеру должен прийти».
— Хорошо, — кивнул охотник, думая, что он сошёл с ума. — Я передам Урмеру, чтобы он пришёл. Но кто такой этот Урмеру?
— Мяу. — «Ты знаешь это, глупец».
Кошка мучительно зашевелилась, повернула свою разлагающуюся мордочку и принялась пожирать котят. Одного, второго, третьего. А когда съела последнего, её позвоночник неестественно выгнулся (лапа, на которой лежала кошка, отвалилась), и клыки впились в собственное брюхо, разрывая шкуру, матку, выдирая не родившихся котят из утробы.
— Мяу, — сказала кошка, когда закончила жрать.
«Видишь, на что приходится идти, чтобы просто поговорить с тобой?»
Кошка дёрнулась и замерла, а Хасл пошёл дальше, абсолютно уверенный в том, что он либо умер, либо сошёл с ума.
Но туман рассеялся, и по сапогам охотника заскользили мокрые от дождя колосья пшеницы. Небо застилали тучи, но Хасл понял — уже почти рассвело.
— Я жив, — сказал он и тут же повалился на колени, чувствуя, как его колотит крупная дрожь, идущая откуда-то из самого нутра. — Я жив. Жив.
Он сходил в Бергатт и остался жив. Побывал и охотником, и добычей и остался жив. Наведался в гости к Серому Зверю и остался жив. Этот кошмар не был загробным царством. Кошка, поедающая своих дохлых котят, была самой настоящей. Чужак — не сон и не галлюцинация. Дар Друга — не бред его больного воображения.
Хасл мысленно потянулся к растущей на поле траве, но понял, что Дар куда-то исчез. Зато в его измученном и избитом теле пробудились усталость и боль. Он только сейчас вспомнил о страхе за свою жизнь, хотя сейчас впервые за последние сутки ему ничего не угрожает. Но даже страх и воспоминания о пережитом, а иногда его охватывал настоящий животный ужас, были притуплены усталостью. Охотник хотел уже лечь прямо в траву, чтобы уснуть, но из наваливающегося тяжёлого сна его вырвал резкий окрик:
— Эй! Стоять! — закричал кто-то знакомый. — А ну стой!
— Я стою… — промямлил Хасл. — Стою…
— Руки! Покажи руки!
Хасл поднял руки. Кто-то (видимо, обладатель такого знакомого голоса) резко толкнул его в спину, и охотник повалился во влажную траву. Этот кто-то уселся на него сверху и профессионально принялся вязать ему руки, приказывая ещё кому-то бежать к Эзмелу. Хасл повернул голову на бок, чтобы было легче дышать, и замер, не в силах ни сопротивляться, ни говорить. Но даже лежать спокойно было слишком больно.
— Боги, это же Хасл! Эрли, ты что делаешь? Это же наш Хасл!
— Нашего Хасла чужак утащил к Серому Зверю. А кто это такой, я не знаю. Если бы он не был похож на Хасла, я бы убил его сразу.
— Эрли, — прошептал Хасл, едва разлепляя одеревеневшие губы, — как я рад тебя слышать. Я уж думал, что мне крышка. Мы должны отпустить чужака, чтобы он смог спокойно уйти. Он…
— Заткнись!
Хасла подняли с земли и грубо встряхнули. Перед глазами появилась перекошенная физиономия его лучшего друга.
— Учитель рассудит, кто ты такой, — злобно проговорил Эрли, брызжа Хаслу в лицо слюной, — Эзмел пообещал его вызвать. А когда он придёт, вам всем, ублюдкам, конец! Шевелись, сукин сын!
Абсолютно поражённый таким приёмом от друга, онемевший и вконец отупевший от происходящего Хасл принялся переставлять ноющие ноги, но Эрли, видимо, решил, что его ходьба недостаточно быстра, и начал подгонять его увесистыми тычками в спину. Рядом суетился один из каменщиков, Нерек, вооружённый ножом и коротким копьём. Он всё бормотал, что это же Хасл, вот он, Эрли, Хасл, живой и здоровый, и одежда у него нормальная, не разорванная, и мертвечиной от него не пахнет, только кровью, потом и грязью, и разговаривает этот Хасл по-человечески, а не шипит и не харкает кровью. Но Эрли, кажется, был непреклонен.
— Может, мне кто-нибудь скажет, что происходит? — спросил охотник, собравшись, наконец, с мыслями. — Почему вы меня связали?
— Я же говорю, что это Хасл! — обрадованно произнёс каменщик.
— Да, это я, Хасл! Эрли, Нерек, неужели вы не видите?
— Не говори с ним, — резко сказал Эрли. — Может, это оборотень.
— То чужак, то оборотень, — пробурчал каменщик, вытирая нос плечом. — Не слишком ли много?