– Значит, вы совсем не боитесь?
– Почему, боюсь. Но это не означает, что я от страха кинусь рассказывать вам о делах Владимира Васильевича. Вы были его заместителем и учеником, и вы должны и без моих рассказов знать достаточно много. А если вы чего-то не знаете – значит, этого хотел Булатников. Вы знаете ровно столько, сколько он позволил вам знать, и нарушать его волю я не хочу.
– Я мог бы предоставить вам безопасное убежище, – заметил Минаев.
– Спасибо. Чем я должен буду за это заплатить?
– Помогите мне найти убийц Булатникова. Павел Дмитриевич, поверьте, для меня это важно, очень важно. Здесь нет никакой политики, это чисто человеческое. И потом, я не хотел вам говорить, но… Видите ли, кое-что я действительно знаю. Вероятно, Владимир Васильевич скрывал от меня какие-то факты и обстоятельства, но уверяю вас, очень немногие. Я знаю, чем занимались конкретно вы и ваша группа, которую вы курировали. Может быть, повторяю, я знаю не обо всех ваших заданиях, но даже того, что мне известно, вполне достаточно, чтобы доставить вам кучу неприятностей. Я не собираюсь этого делать, я не хочу умышленно причинять вам зло, но, если вы откажетесь помогать мне, боюсь, я буду вынужден предать огласке кое-какие факты. Повторяю, не для того, чтобы навредить лично вам, а для того только, чтобы уничтожить тех, на чьей совести жизнь Булатникова.
– Элегантный шантаж? Это не делает вам чести, генерал.
– А мне наплевать на мою честь, майор. Да-да, я знаю, кем вы были до того, как стали агентом Булатникова. И знаю, что в те времена, когда вы носили майорские погоны, у вас была другая фамилия. И знаю, при каких обстоятельствах вы лишились звания и должности. Так вот, майор, мне наплевать на мою честь, если я вынужден буду жить с сознанием того, что убийцы моего учителя, друга и командира ходят на свободе. Вам понятно? Само это обстоятельство уже не делает мне чести. Я офицер и мужчина, если эти слова вообще что-то вам говорят.
– Тогда я вынужден констатировать, что вы лжете, Антон Андреевич. Если вы знаете обо мне так много, то вы непременно должны знать, кто убил Булатникова. Я не верю в то, что вы этого не знаете.
Минаев умолк, сосредоточенно размешивая ложечкой сахар в чашке. Потом поднял на Сауляка глаза, которые стали почему-то темными и бездонными.
– Да, Павел Дмитриевич, я лгал. Я знаю, кто это сделал. И я хочу, чтобы вы помогли мне уничтожить этих людей. Видите, я раскрыл перед вами все карты. Я хочу не просто стереть этих людей с лица земли, я хочу, чтобы имя их было покрыто несмываемым позором.
– Я понял вас, – кивнул Павел. – Но я не разделяю ваших чувств. Антон Андреевич, давайте будем говорить правду хотя бы сами себе, если мы не можем сказать ее другим. То, что делал генерал Булатников, то, что делали я и мои люди по его указаниям, преступно, и это еще мягко сказано. Нас всех нужно было расстрелять за то, что мы делали. И вас заодно, потому что вы знали об этом и молчали. А теперь вы хотите покарать людей за то деяние, которое сам Булатников совершал неоднократно. Ему, выходит, можно, а им – нет? Двойной счет, двойная мораль? Для вас Владимир Васильевич – командир, друг и учитель. Но для огромного числа людей он – обыкновенный убийца и подонок. Поэтому если вы хотите мстить за его смерть, то это должно остаться вашим сугубо личным делом. Вы не имеете права привлекать к этому делу кого бы то ни было и не имеете права ни от кого требовать помощи.
– Даже от вас?
– Даже от меня.
– Неужели у вас не осталось ни капли теплого чувства к нему? Никогда не поверю.
– Мне не нужно, чтобы вы мне верили. Я вам благодарен за то, что вы прислали человека, который не дал мне сдохнуть в первые же часы пребывания на свободе и довез меня живым до Москвы. Я знаю, что вы потратили на это немалые деньги. Еще раз повторяю, я вам благодарен. Но не требуйте от меня большего.
– Что вы за упрямец! – в сердцах воскликнул Минаев.
Этот Сауляк прямо из рук выскальзывал. А генерал так на него надеялся! Если Павел не поможет, то не поможет никто. И уговорить его нужно во что бы то ни стало.
– Поймите же, – горячо продолжал генерал, – все разговоры про чистые руки – это сказочки для пионеров. Вы сами были кадровым офицером, вы служили в нашем ведомстве, и вы должны отдавать себе отчет, что существует множество целей и задач, решение которых подразумевает различные нарушения морали и этики. Оперативная работа вся с ног до головы вымазана дерьмом, так было, есть и будет. Вы не имеете права упрекать Владимира Васильевича, меня и себя самого в том, что нашими действиями нарушались какие-то нормы и кому-то причинялся вред. Это неизбежно, потому что цель этого требовала. Что толку от того, что вы сейчас начнете рвать на себе волосы и каяться в совершенных грехах? Жизнь этим не изменить. Генерал Булатников совершал все эти поступки во имя социально-одобряемой цели, а те, кто его убил, сделали это из своих собственных шкурных интересов. Неужели вы не видите разницу?
– Значит, так, Антон Андреевич, – сказал Сауляк, не глядя на генерала. – Давайте соображения морали и этики оставим для другого случая. У нас с вами отношения товарно-денежные, и я готов сделать то, что от меня требуется в рамках нашей сделки. Вы обеспечили мою безопасность на пути от колонии до Москвы, вы вложили в это большие деньги, и независимо от того, зачем вы кинулись меня спасать, я должен отплатить вам за это. Далее. Вы еще какое-то время обеспечиваете мою безопасность, снабжаете меня новыми документами и жильем. Желательно и легендой, чтобы я продержался хотя бы первое время. Иными словами, вы поддерживаете меня на протяжении периода моей адаптации к новым условиям моего существования. За это я делаю для вас то, что вы хотите. Вы хотите поквитаться с убийцами Булатникова? Я готов оказать вам посильное содействие. Еще раз подчеркиваю: я не собираюсь мстить за жизнь Владимира Васильевича, я хочу лишь расплатиться с вами за ту помощь, которую вы мне уже оказали и окажете в будущем. Мы договорились?
Минаев с трудом сдержал вздох облегчения. Ну наконец-то! Он уже начал опасаться, что не сможет найти с этим человеком общего языка.
– Разумеется, Павел Дмитриевич. Мы договорились. И я очень рад этому обстоятельству. В конце концов, я готов признать, что был не прав, когда пытался заставить вас разделить мои убеждения. Мое отношение к Булатникову и его гибели – это действительно мое личное дело, и никто не обязан меня в нем поддерживать. Что ж, предлагаю отдохнуть хотя бы несколько часов, ночь уже на исходе. А завтра начнем, если не возражаете.
Павел молча встал, и по его замкнутому холодному лицу Антон Андреевич понял, что Сауляк не собирается ему отвечать. Для него разговор был окончен.
Для генерала Минаева было очевидным, что гибель Владимира Васильевича Булатникова – дело рук тех деятелей, в интересах которых он осуществил свою самую грязную и кровавую комбинацию. Минаев знал этих людей поименно, он потратил почти два года на то, чтобы составить их полный список. И теперь, когда имя и фотография одного из них замелькали на экранах телевидения и на страницах газет, Антону Андреевичу стало понятно, что сколоченному этой группировкой криминальному капиталу стало тесно. Они хотят размаха, им масштаб подавай. А для этого нужен «свой» президент, который обеспечит прохождение нужных указов, подписание нужных бумаг и принятие нужных решений «своими» же министрами. Конечно, кроме президента, есть еще Дума, но туда они уже постарались напихать «карманных» депутатов, которые костьми лягут, но не допустят принятия неудобных этому капиталу законов. Удачно вышло для этих деятелей, что выборы в Думу и президентские выборы попали на одно полугодие, так им легче реализовывать свой план.
Павел попросил у Минаева три дня на то, чтобы восстановиться.
– Мне нужно купировать обострение холецистита, – объяснил Сауляк, – иначе меня может прихватить приступ в самый неподходящий момент. Кроме того, мне нужно выспаться и немного набраться сил.