— Эх, Абанян, Абанян, — участливо покачал головой дубак в погонах старшего прапорщика. — Жаль, хороший мужик, хоть и чурка. Ладно, давайте на выход.
Ворота СИЗО со скрипом распахнулись, почти три десятка подследственных и уже осужденных вышли на морозную улицу. Тут же раздался рев, это какая-то женщина не выдержала и кинулась на шею одному из вышедших — коренастому мужичку в телогрейке.
— Сережа, Сереженька, — запричитала она, покрывая поцелуями его лицо и голову.
— Да ладно тебе, — смущенно улыбался мужичок. — Я ж тебе говорил, что невиновен, что все обойдется, а ты все в слезы. Все, пошли домой, а то дочка замерзнет…
Остальные встречающие, как по команде, бросились к своим родным, близким, друзьям. Раздался плач и смех.
— Эй, уважаемые! — громко крикнул здоровенный парень с характерными для борцов-вольников сломанными ушами, усаживаясь в длинный серебристый «мерс». — Если кого не встретили, кому переночевать негде или с работой проблемы, давай ко мне в «тачку», или вон в ту «Газель». И вообще, уважаемые, а давайте ко мне на дачу, отпразднуем восторжествовавшую справедливость! Вместе сидели, вместе погуляем, а? Да не ссыте, я ж в полной завязке, я теперь предприниматель.
Его телохранители, такие же здоровые и бритые, активно закивали бритыми головами, мол, все, завязано с криминалом, теперь только честный бизнес. Несколько человек с вещмешками робко подошли к «Газели», в основном же обретшие свободу в обнимку с семьями и друзьями направились к ближайшей остановке, стараясь успеть на последний автобус.
— Скока там по списку? — спросил дежурный майор, еще раз сверяясь по журналу.
— Двадцать семь, — повторил дубак. — Да, влетит нам завтра, эка скока народу на волю выпустили без всяких бумажек.
— Как пить дать влетит, — согласился майор. — Только еще Петр Великий говорил, что тюремное дело — зело подлое, но необходимое. И что тюрьмы да остроги для воров построены, а не для невинного люда.
— Вы еще Достоевского вспомните и про слезу невинного дитяти, — возразил начитанный прапор. — А в тюрьме порядок нужен.
— Вот мы и делаем порядок. На сколько человек наше СИЗО рассчитано? На 75 человек, а у нас вдвое больше. Отсюда и скученность, и туберкулез. Так что нечего невинным в камерах сидеть, воздух портить…
— Логично, товарищ майор. А вы, если не секрет, когда сами каяться собираетесь?
— Да вот сейчас журнал заполню и начну рапорт сочинять.
— Много грехов-то?
— Да нет, мелочевка в основном. Одному хорошему парню дал пару раз со своего мобильника позвонить, «передачки» сверх нормы разрешал. За «мертвых душ» в прошлом году довольствие получил и не оформил, выслугу себе приписал, три раза больничные липовые оформлял. Самое страшное, информаторов силовыми методами вербовал.
— Били?
— Запугивал, грозился в камеру к уркам перевести.
— Это фигня, пожурят и простят. В крайнем случае капитаном ходить будете. Мне куда хуже.
— Наркота?
— Упаси Бог! Вы, товарищ майор, вообще нас, дубаков, за ублюдков последних держите. Водка — да, была, вернее, спирт. Деньги в камеру передавал за 10 процентов, малявы на волю относил, тоже за деньги. А уж баб перетрахал, чтобы их мужьям и любимым на «крытке» помочь, — и не сосчитать. Боюсь, всех и не упомнить.
— А ты напиши общим числом, и все дела.
— Э нет, товарищ майор. Не знаю, как у вас, а мне, чтобы отпустило, во всем покаяться надо, во всем, до мелочей. Каждую молодуху оттраханную вспомнить и прощения у нее попросить. Вы знаете, я тут трех уже навестил, на коленях стоял, прощения просил, плакал. Они вроде как простили, одна даже со мной поплакала, и знаете, вроде полегчало. А то в позапрошлый раз так приперло, что еле-еле ребята успели из петли вытащить. Как вы думаете, сегодня сильно торкнет?
— Думаю, что да. Меня уже подташнивает. Знаешь что, Паша, а собери-ка ты ребят и пройдись по камерам с большим шмоном. Ну объясни, конечно, с какими целями. Заточки, лезвия, веревки, все греби, карты и прочую фигню не тронь, пусть развлекаются. А то как начнут они себя жизни лишать, замучаешься рапортами отписываться. И грех опять же на нас будет — не уберегли. Давай действуй…
Когда начальнику областного управления ИТУ полковнику Игнатьеву положили на стол, рапорт о ЧП в СИЗО №1, он сначала глазам своим не поверил. 27 человек, в том числе и уже осужденные, ожидавшие этапа, беспрепятственно покинули следственный изолятор, причем дежурная смена даже список составила, объяснив свой поступок тем, что отпущенные на волю… невиновны.
Распорядившись арестовать дежурного по СИЗО до выяснения обстоятельств и объявив 27 человек в розыск, Игнатьев заперся в своем кабинете и приказал ни с кем его не соединять. Он метался по кабинету, сбрасывал со стеллажей изготовленные зоновскими умельцами поделки: матрешки с физиономиями всех звезд эстрады (самой большой была вечно молодая Пугачиха), кораблики с развернутыми парусами, шахматные фигурки в виде Совета министров (белые) и самых известных думцев (черные), прочую дребедень, сделанную из разной доступной зэкам фигни, и с наслаждением топтал. Что, что это? Происки завистников, недругов, кто-то метит на его «теплое» местечко? Он с ненавистью глянул на кресло с высокой спинкой перед своим рабочим столом — тоже зоновская работа. Трон, настоящий трон, иначе и не скажешь, это с Централа, он сам ленточку мебельного цеха перерезал. Все убрать, убрать к чертям! Завтра же наедут комиссии, телевизионщики чертовы, все вынюхивать будут, камерами своими лезть, вспышками щелкать. Он уже представлял репортаж по первому каналу и себя на этом троне. Да, телевизионщики такого ракурса не упустят: главный вертухай области на троне. И неудивительно, что у него исчезают зэки целыми отрядами. Нет, убрать, все отсюда убрать! Обычную мебель, обычные кресла. А впрочем, поздно уже, наверняка, если скандал разразится, найдутся подчиненные, которые с удовольствием поведают свободной прессе и об этой мебели, и про баньку у старого тюремного равелина, и про «списанную» служебную «Волгу», и про остальное… Господи, кто бы знал, как жестко это начальственное кресло…
Игнатьев смачно выругался, уселся за стол, с ненавистью посмотрел на колонку фамилий напротив соответственных кнопок селектора. Вот они, помощнички, две дюжины офицеров, что на последнем юбилее глазами влюбленными его поедали, чуть ли не в разрез шинели целовали. А сейчас к кому обратиться? Кто не подведет, кто не захочет за счет свежеснятой шкуры полковника Игнатьева добыть себе очередную звездочку, стать из зама главным… Сдадут! Точно сдадут, и этот, и этот, а уж этот — в первую очередь, давно на его «трон» метит, хоть и клянется в вечной преданности при каждом удобном и неудобном случае. Некому довериться, некому… Он снова выругался и ткнул пальцем в кнопку напротив фамилии «Васинцов», командира спецназа областного УИНа.
Откровенно говоря, Игнатьев не особо любил Васинцова, точнее, совсем не любил. Больно уж независим этот капитан для работы в системе ИТУ. Эти армейские, а особо ветераны Кавказа, «брошенные» из сокращаемой армии на усиление МВД, внесли в унылую уиновскую жизнь изрядную долю махновских настроений. Поглядите-ка на них, они удерживали горные перевалы от банд наемников Халифата. Да что бы они сделали без местной милиции?! Правильно им звания прежние оставили, одно дело на перевалах сидеть да зачистки проводить, другое — зэков взбесившихся усмирять. Вот иди и заработай здесь звезды на погоны, когда чуть оступишься, тут же рапорт на тебя, а тут и вовсе из органов… Но сейчас ситуация несколько иная. Такое ЧП так просто не пройдет, тут не только звезды с погон, тут головы полететь могут.
Васинцов прибыл ровно через 20 минут, едва капитан вошел, полковник встал из-за стола и протянул руку, чего раньше никогда не делал.
— Что скажешь, Васинцов? — сказал Игнатьев и кивнул на рапорт. — Слышал уже?