Домой добираться пришлось одной. Нога болит, да еще чемодан. Я надеялась на телеграмму, но она пришла на второй день после моего приезда.
Добравшись до дому, я действительно слегла на полмесяца. А потом как-то встала и, оказалось, что я совершенно прямая. Мне не поверилось, я присела, встала. Нет, прямая. Слезы брызнули из моих глаз. Эти слезы были от столь долгожданной радости, которая переполняла мое сердце.
На второй день я пошла в поликлинику, где мне заполнили посыльный лист и отправили на ВТЭК. На мое объяснение, что я болела полгода, врач Власенко не обратила внимания. Стала измерять толщину той и другой ноги, я опять ей объясняю, что ноги мои с начала болезни по толщине одинаковы, но я была перекошена и правая нога короче, я пришла к вам не сама, а меня послала врач, чтобы я сходила к вам и с год отдохнула. Как она расшумелась: «У вас работа в тепле и не физическая, вы к инвалидности не принадлежите!» Я ушла от них сразу в поликлинику «Северной» с требованием выписать меня на работу!
Начальник движения сказал, что я буду работать на «Бутовке». Все меня поздравляли с выздоровлением и как к родной относились ласково, что еще больше придавало мне силы. Я сильно люблю свою работу и свой коллектив. За все время, т. е. за одиннадцать лет моей работы на «Бутовке» на меня никогда никто не обижался.
И потекла моя жизнь шумливой рекой. Дети рады, что мать с ними и сам бежит с работы чуть не бегом. Шутки, смех заполнили нашу семью. Степан старался ничем меня не расстраивать.
Когда я дежурила в день, он приходил встречать меня, но такая жизнь продолжалась недолго. Опять запил мой спутник. Один день пьяный, другой, на третий день я решительно заявила: или водка, или я. Выбирай любое, т. к. я с твоей пьянкой сейчас никак примириться не могу. Она на меня действует хуже всякой болезни.
А пока он пил, я попросила мать чтобы она поехала со мной в город, там купили Степану пальто, хорошие брюки и рубашку, а ему ни слова. После десяти я пришла с работы. Дети встречают меня с радостью и шепчут: «Сегодня папка не пьяный», — а сами улыбаются. Поглядела я на них и подумала: чему вы, мои дети, рады? Да этому ли надо радоваться? Но им ни слова. Я не хотела, чтобы дети относились к отцу плохо. Если они называли его пьянчужкой, так я ругала их, когда отца не было дома: все же он ваш. Со временем одумается. А вы видите что отец делает нехорошо, запомните на всю жизнь: водку пить, значит дураком быть, а если хотите людьми быть, тогда грамма не надо пить.
Как-то пошли в картину, я Толяше подала десять рублей, велела купить билеты. Он попутно забежал в магазин, купил банку леденцов, за два шестьдесят, и побежал в клуб. В клубе Толя отдал мне эти леденцы, но после картины дома своя получилась картина. И я на работу ушла без ужина, т. к. Степан устроил скандал из-за этих двух рублей шестидесяти копеек. Не знаю, как я не разревелась, когда уходила из дому. Во время дежурства я опять сочиняла. «Как обидно слышать гадость, которой пакостишь сидишь напрасные твои страданья, лишь отношенья обостришь. Коль провинился в чем ребенок, так с ним и надо говорить, но не пушить жену сверх полки, ей очень трудно с тобой жить. Она живет для вас всех обще: и для тебя, и для детей, но ты, подлец, ее обидел, а сам виновен перед ней. Когда тебе берет поллитру, ты этого не замечаешь, а если дети что купили, так ты и со свету сживешь».
Много раз у нас были неприятности из-за денег. Я говорила: может, в самом деле, я не умею расходовать деньги, так брось пить и командуй сам. Только не срами меня перед детьми.
Однажды ему нужно было идти в ночь, а тут кум появился с двумя поллитрами и еще один тракторист. Ставят водку на стол и требуют закуски. Меня такое требование ввело во зло, я спрашиваю: «Куда вы пришли, что требуете закуску — в столовую, что ли? Если ты хочешь угостить друга, веди в свой дом и требуй закуску с жены, а когда будет угощать Степан, тогда я приготовлю, а сейчас он пойдет на работу, ему твоя водка не нужна, а когда он будет свободен, он сам может купить эту несчастную поллитру». Тогда кум берет эту водку: «Пошли». Не знаю, как Степан не набил меня. Он меня всячески обзывал и сравнивал с самыми нехорошими людьми. Я все выслушала молча и ни одним словом не ответила, а когда он ушел, я опять писала стихи: