«Не хочешь жить, не издевайся, оставь меня, коль не нужна. Я голову не отпущу, бежать во след не собираюсь, по одному я лишь грущу: здоровьишком поколебалась. А если думать не хочешь, прошу живи, как нам возможно, прицепки и скандалы брось, все обвиненья твои ложны».
Эти сочинения — самоуспокоение, а для него ничего не доходило. Но разойтись с ним у меня не хватало мужества, да и приходилось думать о воспитании детей. Как им будет без отца? Нет, взялся за гуж, не говори, что не дюж. Так и приходилось мириться.
Как-то из-за очередной пьянки я три дня сердилась на него. Все готовила, подавала, но молча, без единого слова. Даже взглядом встречаться не хотела.
Надоела ему такая атмосфера, пошел к соседу, объясняет, что в его дому вроде гроб стоит. Говорит: все молчат и стараются избегать меня, а меня все это бесит, особенно настойчивость Саши. Соседка на его слова ответила, что если обидел, так пожалей, извинись перед ней. «Ну уж этого она не дождется, чтобы я шапочку снимал».
Эти слова мне передали. Я настойчиво решила ждать его покорности. Сколько было переживаний за эти дни. Он спал один, а мы втроем. Он большую часть ночи сидел и курил. Я видела все, что происходило с ним, но не показывала виду. Однажды ночью он подошел к нашей койке и тихонько позвал: «Саша, а Саша». Отвечаю: «Что?» «Хватит тебе меня мучить, пойдем ко мне». Я молчу, а он берет меня на руки и несет, как ребенка. И вся ссора меж нами, — как испарилась. Он ласкался и был доволен, что мы вернулись друг другу.
Подходил Новый год, а мы дали маме слово, что вновь соберемся к ней. Мне вздумалось через редакцию поблагодарить свою мать за ее воспитание шестерых детей. «С Новым годом мы вас поздравляем, многодетная милая мать, вот опять ваши дети слетелись, чтобы вместе раз в год побывать. Ходишь ты возле них как парунья, то к одной, то к другой, а их шесть. Ты повыучила, воспитала и у каждой из них семья есть. Кто б подумать мог, что техничка, многодетна, неграмотна мать, так умело построила жизнь, и сумела детей воспитать. Ни с одним никогда не грубила, хотя камень лежал во груди, чтоб детей всех одеть, надо средства, а где ей эти средства найти. Дети сами всю жизнь понимали, не справляли обновы с нее, они знали, что мать одинока, не большая и ставка ее. А теперь погляди, милая мама, все с тобой и все любят тебя. Нет, не роскошь нужна в воспитанье, а умелый подход и слова».
Стихи эти не напечатали, но ответ мне дали с благодарностью за мою любовь к матери.
Я купила билеты на четыре дня до нашего отлета, но и это меня не успокаивало, так как погода могла испортиться. Но все обошлось хорошо. Мы полетели пятеро. Тамара взяла с собой сына. Мама посылала Гошу к поезду, чтобы он нас встретил, а нас не оказалось. Она уже переживала. И вот в три часа дня мы вваливаемся. Сколько радости у нее. Всех она обцеловала, а меня заставила повернуться, чтобы увериться, действительно ли я нормальная. Три дня мы пробыли в Тайге, а как стали собираться в Кемерово, так опять слезы, но мы успокоили ее тем, что будет еще новый год и снова мы все соберемся.
Домой вернулись четвертого января, уже пятьдесят восьмого года. Я стала задумываться о том, что за всю жизнь мною сделано очень мало, а уже прожила тридцать шесть лет. Надо догонять упущенное, нужно построить хороший дом, обзавестись обстановкой, хоть эти года пожить так, как живут люди.
На работу я бежала с радостью и не чувствовала никакой усталости. А самое главное и торжественное было, когда я отправляла поезд. Если по норме полагалось восемь полувагонов, машинист брал десять, иногда одиннадцать. Проводишь их, и вся сама с ними, пока пройдет второй подъем. Тогда вздохнешь свободной грудью, как груз свалишь со своих плеч. И диспетчеру рапортуешь, что поезд уже преодолел все препятствия.
После работы стали с Степашей ходить в кино. Однажды мы повстречали Лешу, который за мной когда-то начинал ухаживать. Мы познакомились с его женой и все четверо пошли в кино. После кино мне нужно было на работу, и я, быстро распростившись с ними и со Степаном, ушла на станцию. Работы на станции не было, я почему-то стала вспоминать, как быстро прошли те юные годы. Одно за другим вспоминания. Я еще раз попыталась сочинять. Стихи были посвящены этому Леше. Ничего такого в них не было. Я писала, что он мне когда-то нравился, нравится и теперь. Но лишь потому, что лицом он похож на одного человека. И что по-моему, он несчастлив со своей женой.
Придя домой, я прочла стихи Степану, спрашивая, как хорошо или не получилось. Он мне ответил, что стихи хорошие, но если я их отдам Лешке, то он здесь жить не останется. Тогда я отдала стихи Степану — и больше не видала их. Потом Степан сказал, что Лешка уехал.