Молодой человек, сидящий в древнем кресле у самого окна, вздыхает и задумчиво трет ладонью шрам на щеке. Не менее задумчиво пересчитывает монеты в кожаном кошельке, переводит взгляд на ухоженную стремительную сигару корабля внутренних линий. Воздушный корабль следует до озера Гин, курортного рая в самом сердце центральных провинций. Оттуда до столицы уже рукой подать. Билет туда недешев, но монет хватает — в самый раз. Жаль, что ему не по пути с красавцем-лайнером и его усердной, хорошо обученной командой. Скупые фразы депеши из управления содержат совершенно однозначные и четкие распоряжения.
Молодой человек со вздохом ссыпает деньги обратно. Достает из кармана письмо, бегло прочитывает его — в который уже раз. Улыбается своим мыслям, украдкой прижимает листок к губам. В ожидании посадки торопливо пишет на клочке бумаги, пристроенном на подлокотнике кресла, короткий ответ. Сворачивает вчетверо, запечатывает сургучом из карманной термальеры, надписывает адрес. Бросает мелкую монету посыльному, и тот мчится в почтовый приказ. Если повезет, красавец-дирижабль прихватит письмо с собой, и через несколько дней оно попадет той единственной и ненаглядной, которая ждет молодого человека в далекой столице.
Распорядитель наконец выкрикивает посадку, и молодой человек, подхватив окованный железом дорожный сундучок, вливается в разношерстную толпу крестьян, мелких торговцев, добытчиков пушнины и старателей, которые один за другим предъявляют служителям билеты и проходят в ворота большого подъемника. Через несколько минут посадка закончена, и дирижабль, столь же жалкий, как и его пассажиры, отдает концы и устремляется на юг, держа курс на далекий городок Айстен на самом краю империи Краммер.
Когда воздушный корабль совершает разворот над Хильстерром, молодой человек, перегнувшись через соседку — чопорную старуху, закутанную с ног до головы в черный газ скорбных вдовьих одежд, бросает последний взгляд в иллюминатор на кварталы одинаково безобразных серых домов. В какой-то миг он явственно чувствует многоглазый ответный взгляд — теплый и по-детски веселый, словно призрак улыбки.
— Прощайте, — говорит он невесть кому.
Когда соседка отрывается от вязания и с недоумением смотрит на странного попутчика, тот лишь пожимает плечами.
— Это не вам, сударыня. Прошу извинить, — только и говорит он.
Потом откидывается на скамейке, прикрывает глаза и молчит весь остаток полета, улыбаясь лишь ему одному ведомым мыслям.
Внизу плывет пыльная бурая степь, и южный ветер, крепчая, гонит по ней шары перекати-поля и все быстрее крутит крылья грязно-белых ветряных мельниц.
Милая моя Дженни!
Прости за почерк. Пишу второпях — если успею закончить вовремя, письмо долетит до тебя с последним экспрессом, а если нет, дилижанс довезет его до тебя через много дней. Спешу!
Скучаю, отчаянно скучаю по тебе! Беспокоюсь: не произойдет ли ненароком что-то непоправимое, пока мы так долго и так далеко друг от друга? Верю — не произойдет, но душа не на месте.
Береги себя. В Фае найди опору на время моего отсутствия. Его я предупредил; знай, что он не так суров, как тебе всегда казалось. Надеюсь, вы подружитесь по-настоящему.
Хотел спросить — как ты думаешь, если бы люди казались друг другу домами, каким домом виделся бы тебе я? Не отвечай, нет-нет — местный воздух, вездесущая пыль и все эти подземные толчки странно влияют на ход моих мыслей. Всякое мерещится.
Вчера видел домик — небольшой, аккуратный, в два всего этажа, с резными карнизами и кружевными занавесками на окнах. Подумалось — а если бы встретилась мне моя сводная сестрица (Хильма, ты должна помнить, я рассказывал тебе о ней), не была бы она похожа именно на такой домик? Странные мысли.
Смешу сам себя, а тебя тревожу. Не печалься, милая моя. Все у нас хорошо.