Прохожу мимо родительской спальни. Судя по какофонии, доносящейся из-за прикрытой двери, Стелла Кейн сегодня дома. Я громко стучусь, потом заглядываю внутрь. Мама Мики слушает больше пяти звуковых дорожек одновременно — я не умею их считать, нормального слуха на это не хватает — от хип-хопа до тяжелого дума. И дирижирует карандашом в такт эквалайзеру на мониторе, закрыв глаза.
Мне приходится кричать:
— Доброе утро!
— Утро, — отзывается Стелла и делает звук чуть тише. — Как там моя девочка?
В отличие от своей старшей дочери миссис Кейн выглядит неважно. На щеках дорожки от слез, голос дрожит. Уж если кто в этом доме и волнуется за Мику, то это она.
— Мне так жаль, что я сама не могу… — она постукивает карандашом по столу, пальцы дрожат. — Понимаешь?
— Конечно, понимаю, — я смотрю на Стеллу и вспоминаю, как десять лет назад сидел с ней на той же террасе за вечерним чаем и отвечал на вопрос: «Почему я люблю мужа?». А потом и на остальные вопросы. — Всё будет хорошо. Мика здоровая и умная девочка, она справится.
Стелла всхлипывает, вытирает глаза тыльной стороной ладони и врубает звук на полную катушку. Я поспешно ретируюсь в коридор.
Книжная «добыча» Мики оказывается не такой уж и великой, к моему облегчению. Спасибо эстетическому вкусу мистера Кейна, у которого в библиотеке большинство томов без суперобложек, да и по названиям романы о любви среди классики отыскать не так-то просто.
Кроме «Ромео и Джульетты» на столе лежат только «Женщина французского лейтенанта» и «Война миров». И если первая грозит мне необходимостью ответов на довольно логичные вопросы в стиле «А почему та тетенька — вне общества? Ее за это нельзя любить?», то дизайнера обложки для уэллсовского романа я готов просто удушить собственными руками. Спрашивается, зачем было изображать влюбленную пару под прицелом треножника? И какие нервы мне теперь понадобятся, чтобы с хорошей миной выдержать град предположений о межвидовых связях людей с инопланетными захватчиками?
Ставя книги обратно на полку, я не могу удержаться от соблазна, и на несколько мгновений замираю, проводя подушечками пальцев по кожаным переплетам и вдыхая щекочущий запах пыли. Всё-таки газеты для «черных» на бесчувственной глянцевой бумаге — это не то. И пусть к новостным лентам я уже привык… Не сказать, чтобы мне приятно было их читать, но, уменьшив скорость вдвое, я вполне могу воспринимать необходимую часть информации.
А вот книги — это же совсем другое…
Когда меня только выписали из больницы, мама со слезами на глазах отдала для двоюродной сестры подаренный накануне мне на семилетие сет восприятия. Это было гораздо обиднее, чем, например, отобранная в песочнице игрушка.
Друзья во дворе один за другим хвастались, что им родители наконец разрешили смотреть познавательные передачи на TV, а я чувствовал себя больным изгоем. Самым отвратительным из детских кошмаров были слова доктора при выписке из больницы, куда я попал, неудачно слетев с качелей. Этот разговор потом снился мне почти каждую ночь:
— К сожалению, никаких сетов. У мальчика было слишком сильное сотрясение, и гематома передавила некоторые нервные окончания… Безопаснее будет записать его в «черные».
— А может?… — мама тогда так больно сжала мою руку, что я чуть не закричал.
— Вы же не хотите, чтобы ваш сын сошел с ума?
Именно книги тогда не позволили мне окончательно ощутить себя ущербным.
— Сам подумай, — сказал отец, вывалив на пол моей комнаты гору потрепанных томиков с разноцветными обложками. — Ты пока не можешь смотреть TV, зато некоторые из твоих друзей, может быть, никогда в жизни не прочитают ни одной книжки. Не потому что не умеют — им просто покажется это не нужным. Зачем тратить время на чтение одной повести, если можно за десять минут прокрутить ленту о ней со всеми видеорядами и гиперссылками? А ты сможешь ее вдумчиво прочитать. Если понравится — посмотреть фильм по ней. Заинтересует — узнаешь всё об авторе. Да, пусть не одновременно и не функционально, зато сможешь сам выбирать, что тебе надо. А не заглатывать весь ком образов разом.
Тогда я, пожалуй, не понял и половины того, что он хотел мне объяснить. Но, повзрослев и осмыслив отцовские слова, не раз сказал за них «спасибо». Конечно, порой я чувствовал зависть по отношению к пользователям сетов — без активации мне не хватало чувств для адекватного восприятия СМИ, потребления продуктов новейшего искусства и понимания нюансов научного прогресса. И, естественно, я даже не мог мечтать об интеллектуальной работе.