Гильермо снял перчатку и подцепил завернувшийся картонный край. Тот, вместо того, чтобы расправиться, осыпался белесой трухой.
— Постойте! — слово застряло в горле и никак не хотело выбираться наружу. Гильермо сжал руку в кулак, ногти вонзились в ладонь. — Постойте!
— Да? — она замедлил шаг и обернулась.
Желтые. У нее были желтые глаза. С красноватыми пятнышками. Будто припорошенные кирпичной кошкой. Гильермо казалось, что это его любимый цвет глаз. Был. Или не был?
— Про… Простите. Вы мне… Мы…
— Да? — она вопросительно подняла бровь. Не засмеялась ему в лицо. Не убежала. Просто стояла и ждала, а пешеходы текли справа и слева. Ее не задевали, а Гильермо то и дело пихали в бок. Он неудобно встал. На самой середине тротуара.
— Фото… Фотографию. Сделать хотел. А вы?
— Что — я?
— Вы… — Гильермо зажмурился и до крови прикусил губу. Потом облизнулся. Кровь чуть горчила, как воздух в конце рабочей смены. — Вы не хотели бы сфотографироваться?
— Почему бы нет, — она провела ладонью по лбу, убирая выбившийся из прически волосок. — Только я спешу.
— Это не важно, совсем не важно, — Гильермо суетливо вытаскивал из сумки фотоаппарат. — Я быстро вас сфотографирую, а портрет отдам потом. Скажем, завтра. Вы согласны?
— Да.
Вспышка выстрелила белым цветом ей в лицо и осыпалась на брусчатку закопченными осколками. У этих ламп такое тонкое стекло.
В лампе треснула и погасла проволочка. Гильермо беззвучно выругался. В последние дни всего не хватало, в том числе самого необходимого — а тут еще и лампы начали лететь. Просто нет нормального трансформатора, из-за генераторов напряжение постоянно скачет, лампы мрут, как мухи. Воюют на износ, как и люди. Вот уже третий год. Ничего, подумал Гильермо. Ничего, я что-нибудь придумаю.
На белом глянце выступали черты ее лица. Такие правильные. Такие нежные. Такие…
У Гильермо защемило в груди. В памяти вдруг всплыло слово — ностальгия. Тоска по лицам без масок. По небу без смога. По ночам без канонады и взрывов. Он осторожно подхватил один из портретов за уголок — второй она получит в подарок завтра, уже завтра, подумать только! — и выбрался из-за стола.
Оттащить диван в сторону — минутное дело. Тяжелая дверь приоткрылась сразу, как только ее перестала подпирать спинка. Гильермо с облегчением вздохнул. Будь она заперта, найти в этой комнате ключ было бы невозможно.
Он потянул дверь за ручку и шагнул в темноту, широко распахнув глаза. Поправил очки, нервно протер стекла. Распахнул дверь пошире, чтобы впустить свет.
На стенах висели цветные фотографии.
Пожилые мужчины в костюмах песочного цвета. С внушительным брюшком и скучным выражением лица.
Семейные портреты — из тех, где обязательно кто-то закрыл глаза, чихнул или потянул сестру за косичку.
Девушки с кружевными зонтиками — в изящных шляпках, с мечтательными улыбками и темными, как вишни, глазами.
Нарядные девочки.
Целующиеся пары.
А вот родители Гильермо кормят уток на берегу того самого пруда…
На стенах висело прошлое — десятки людей. Которые умели хмуриться, улыбаться, гримасничать, щуриться, морщить лоб и надувать губы. Которые были уместны в осеннем парке, но их совсем невозможно было представить идущими по приказу Механического Бога. Вперед.
Скорее, их души взлетели на небеса, вслед за дирижаблями в изрезанном молниями небе.
Гильермо поднял новую фотографию к глазам и долго разглядывал.
Потом сполз по стене и уселся прямо на пол, уронив карточку лицом вниз.
— Я слишком соскучился по вам, — прошептал он. — По нам. И забыл — какие мы с открытым лицом на самом деле. Я перепутал.
Лицо девушки было как будто собрано из осколков. Аккуратный шов на подбородке — искусно прилаженная нижняя челюсть. Трещины на щеках, глубокие борозды на лбу — ровно три горизонтальные полосы, темно-синие. Товарный знак завода «Трес».
Если внимательно приглядеться к прическе, то видны отдельные пучки волос, приклеенные к блестящему пластику.
Нарисованные брови. И белая, беззубая челюсть, прячущаяся внутри улыбки.
— Ты… — беззвучно проговорил Гильермо. — Ты же кукла.
Он так и заснул, скорчившись, на полу. А наутро поднялся и долго стоял, покачиваясь с пяток на носки. Потом вышел из комнаты, где жило прошлое, громко хлопнув дверью. С потолка посыпалась бетонная крошка.
— В девять утра. В парке.