— Эй, ты просто герой. Почему же плачешь?
— Не знаю, — ответила Шелби, — но думаю, ты прав. Я не в состоянии сегодня работать. Эти мальчики… наверное, они стали последней каплей. Я хочу вернуться домой.
Куинн обуздал желание обнять ее, зная, что если сделает это в ресторане, слезы польются настоящим ручьем. Шелби сильная, чертовски сильная, но с нее уже хватило, силы кончились.
— Решено, — вместо этого бодро бросил он и пошел предупредить Табби, что она главная, пока Тони не найдет кого-нибудь на подмену.
— Само собой, — отозвалась Табби, удерживая на левой руке три тарелки. — Он, наверное, вызовет на подмогу кого-нибудь из своих церковных дам, — добавила она, имея в виду пожилых женщин, которые почти всегда ели в ресторане и часто помогали во время вечеринок в задней комнате. — Лучше уведи Шелли домой, — добавила Табби, мотнув головой в сторону девушки. — У нее такой вид, будто она сейчас расстанется со своим завтраком.
Шелби позволила Куинну обнимать ее за талию на всем пути до своей квартиры. Ее голова покоилась на его плече, пока они шли. Почерпнуть от него так необходимые ей силу и покой — вот что хотелось Шелби. Кроме того, она не думала сейчас ни о чем другом, что помогло бы ей чувствовать себя в такой безопасности, такой защищенной.
Даже если Куинн внушал Шелби отвращение из-за своего мерзкого вранья…
Глава 27
Шелби сидела на диване, сбросив туфли, и наблюдала, как Куинн готовит ей чай.
Он выглядел таким привлекательным, домашним. Привлекательным мерзавцем. Домашним лжецом. Заботливым, любящим и невероятно сладким. И лживым, гадким су…
— Два кусочка сахара, правильно? — спросил Куинн, ставя на кофейный столик черный пластмассовый поднос, на котором пронзительно-розовыми буквами было написано «Любить в Мэриленде приятнее». Похоже, Бренда и Гарри пытались любить друг друга во многих местах. — И еще я заправил тостер. Думаю, тебе следует поесть что-нибудь легкое?
Удивительно, но Шелби поймала себя на том, что извиняется. Она уже и так провела всю свою жизнь, извиняясь за то, что несовершенна. Да, закоренелые привычки ломать трудно.
— Спасибо, как это мило. Извини, что доставляю тебе столько хлопот.
Куинн подал ей дымящуюся кружку, сам взял вторую и сел по-турецки перед диваном.
— За что же ты извиняешься? За то, что на тебя чуть не напали? За то, что остановила этих двух недоделанных панков, когда они хотели надуть Тони? За слезы, столь свойственные человеку? Думаю, ты чертовски восхитительна, если хочешь знать.
У Шелби по спине побежали мурашки.
— Ты прав. Я, наверное, не должна извиняться. Ладно, я заберу свои извинения и заменю их, просто сказав «большое спасибо за то, что сегодня спас меня. Дважды».
Улыбка заиграла на губах Куинна, и на нее откликнулось сердце Шелби.
— Да, я тоже чудесный, правда? Мы с тобой пара героев и заслуживаем награды.
Шелби смотрела на Куинна, пораженная тем, до чего же ей хочется поцеловать его, оказаться в его объятиях, заняться с ним безумной, страстной любовью… и все это, несмотря на то, что она знает — он обманул ее, страшно обманул.
— Награды?
Куинн взял у Шелби кружку и помог ей встать на ноги.
— Да, Шелли, награды, поскольку я уже уверен: сейчас ты скажешь мне, что чувствуешь себя обязанной выйти на работу завтра, в свой выходной, поскольку должна отработать за сегодня…
— Конечно, — ответила Шелби, эта женщина, которая никогда не давала обещаний, не заключала никаких сделок, если не была убеждена, что обязательно выполнит все. Но откуда Куинн знал это про нее? Откуда она знала, что он поступает точно так же? Именно так Куинн приехал в Восточный Вапанекен. Взялся за работу телохранителя одной из Тейтов, а теперь заканчивал эту работу. И для него это до сих пор работа? Способен ли человек сделать любовь «работой»?
Многие смогли бы. Куинн, вероятно, нет. Определенно, нет, если бы Шелби подумала как следует, не поддаваясь горевшей в ней злости.
Это значит, что она ему нравится. Она не просто работа, а гораздо больше, чем работа. Шелби улыбнулась, не сознавая, что Куинн наблюдает за ней, и внезапно почувствовала себя гораздо лучше.
Но все равно, он солгал ей. И продолжал лгать. Так же как Шелби продолжала лгать ему. Да как же им обоим выбраться из этой жуткой ситуации?
— Шелли? Ты где-то далеко отсюда. — Куинн сжимал ее ладонь. Он поцеловал бы Шелби, но шестое чувство подсказывало ему: с тех пор как они занимались любовью, что-то в их отношениях изменилось. Они, естественно, стали ближе, но вместе с тем и дальше.
Он не мог этого объяснить, но в Шелби появилась какая-то настороженность, хотя она явно чувствовала себя уютно в его обществе. Как человек склонный к определенности, Куинн был не на шутку озадачен, ибо пытался разгадать женщину, которую так внезапно полюбил.
— М-м? — отозвалась Шелби, все еще мысленно прокручивая свои затруднения и решая, так ли уж плохо заниматься любовью с мужчиной, когда они оба знают, что каждый из них играет свою роль. Если это, конечно, игра. Что, если их отношения зашли дальше всех игр, правил и дурацких ограничений? И что, если в это уравнение каким-то образом проникла любовь?..
Однако сейчас они были в равном положении, каждый знал многое о другом, даже если Куинну это еще невдомек. И пока это казалось вполне справедливым.
— Я сказал, что раз завтра ты пойдешь на работу, может, устроим пикник в парке сегодня? Вдвоем.
— Что ж. — Шелби сделала шаг вперед, поскольку размышления побудили ее сдаться любви, по крайней мере в данный момент, и обняла его за шею. — Или можно просто остаться здесь, — предложила она, целуя Куинна в шею.
Куинн закрыл глаза, застигнутый врасплох острым желанием. Он вдруг заподозрил, что Шелби, влюбляется в того, за кого она его принимает, а не в того, кто он на самом деле. От этой мысли ему стало плохо, от правды будет еще больнее, а он должен выложить Шелби правду сейчас, а потом ждать или пощечины, или прощения.
Куинн ощутил губы Шелби на своей коже, кончик ее языка рисовал узоры на его шее. Мог ли он оттолкнуть Шелби, усадить на диван, признаться в том, что ее брат нанял его следить за ней? Сказать, что он не писатель, а самый настоящий мерзавец, но что любит ее и просит прощения? Сделать ее и без того плохой день поистине отвратительным?
Или ему следует пойти на поводу у ситуации в надежде, — что Шелби действительно влюбляется в него, а не в мечту, приключение? Второй раз заняться с ней любовью — это будет или двойным преступлением, или Куинн поможет ей понять, какого рода чувство она испытывает: любовь, желание или даже физическую разрядку после двух последних травм?
— О, какого черта… — пробормотал он, так и не задав вопроса: разум Куинна, к счастью, умолк, когда Шелби просунула ногу между его ног и слегка нажала на ту часть тела, которая заставила Куинна забыть обо всем, а только реагировать.
Он обнял Шелби, нашел ее губы. Мгновенная вспышка страсти, испытанная Куинном минуту назад, сменилась новым ощущением, ни разу не изведанным им, пока он не занялся любовью с Шелби Тейт.
Да, страсть здесь присутствовала. Безумное желание тоже. Но было что-то еще, какая-то неясная, смутная разница в его реакции на губы Шелби, на сладкий аромат, свойственный только ей.
У Куинна возникло желание защитить, добиться совершенства в их отношениях, поставить ее наслаждение выше своего. Ему хотелось лелеять Шелби, убедить, что он никогда не обидит ее и всегда будет любить, даже если они проживут сто лет.
Шелби так прекрасно подходила ему. Идеально, словно они были созданы друг для друга.
Ладони Куинна прикоснулись к ее телу, и Шелби тихо застонала, приветствуя его прикосновение, зная, что до того, как он прикоснулся к ней, полюбил ее, она была жива лишь отчасти. Если им не суждено быть вместе всегда, если правда, которую они в конце концов скажут друг другу, разрушит то, что сейчас происходит между ними, кто осудит ее за то, что она берет то, что может, отдает то, что необходимо отдать?